Он не шевелится, мертвый взгляд устремлен в пол.
Медленно подхожу к нему и опускаюсь на колени рядом с ним. Нужно быть мягкой.
— Рон, — небольшая пауза, — ты… ты в порядке?
— А что, похоже? — он не поднимает на меня глаз, и в его голосе нет ни капли злости.
— Нет. Прости, — поспешно шепчу я.
Тишина давит на нас, пока я пытаюсь придумать, что сказать. Действительно, что? Как мне утешить его после всего, что с ним сделали Эйвери и Беллатрикс?
Рон первым нарушает тишину.
— Они хотели, чтобы я трахнул свою сестру, — бормочет он.
Несмело дотрагиваюсь до него, и он вздрагивает, когда я кладу руку ему на плечо. Он должен знать, что ему нечего стыдиться, что случившееся — не его вина.
— Все хорошо, — тихо начинаю я. — Ничего не случилось. Джинни жива, и они остановились прежде, чем все зашло слишком далеко.
Он поднимает голову, глядя на меня: в его глазах — глубокая темная бездна.
— А если бы они настояли на своем? — шепчет он. — Что если бы они не ограничились запугиванием, а решили пойти до конца, отказавшись вылечить Джинни, пока я не трахну ее?
Что сказать? Слова вертятся на языке, но… какой от них прок? Он, должно быть, много раз прокручивал в уме этот кошмар.
Сможет ли он когда-нибудь вновь посмотреть Джинни в глаза?
Ненавижу Беллатрикс и Эйвери. Они разрушили теплые отношения брата и сестры. У них столько общего — квиддич, посиделки у камина в гостиной, все эти подшучивания друг над другом, — бесценные воспоминания отныне втоптаны в грязь.
Осторожно беру его за руку: ладонь ледяная, как у мертвеца.
— Я не смог бы сделать это, Гермиона, — внезапно очень тихо произносит он. — Даже если бы это означало, что Джинни умрет, я просто не смог бы, — пару мгновений он переводит дух. — Как бы я сделал это? Она же моя сестра, я не смог бы… не смог.
Он глубоко вздыхает, и у него на глазах выступают слезы.
— Но разве я смог бы обречь ее на смерть? — его голос срывается. — Предпочел бы, чтобы она умерла, но не подступился бы к ней? И что за брат тогда из меня получается? Джинни бы умерла, потому что у меня кишка тонка спасти ее…
Лихорадочная речь обрывается, слезы душат его, не давая продолжить. Ни секунды не колеблясь, порывисто обнимаю его, и он не выдерживает, позволяя мне крепко держать его, пока он выплакивает свои боль и ужас.
Спустя пару минут отстраняюсь и беру его лицо в свои ладони, глядя ему прямо в глаза.
— Послушай, — строго начинаю я. — Ты ни в чем не виноват. Эти люди — больные на всю голову отморозки. И только они в ответе за все, что сотворили с вами. Ты любишь Джинни и никогда не причинил бы ей вреда. Я уверена, она предпочла бы смерть, чем то, чего хотели они.
Слезы начинают высыхать на его щеках.
Наконец он кивает и потихоньку успокаивается.
— Я бы не смог, Гермиона, — повторяет он, и я сжимаю его в объятиях.
— Я знаю, — я сама вот-вот расплачусь. — Я знаю, это нормально. Никто не смог бы.
Он вновь начинает плакать, и я прижимаю его голову к своему плечу. Как же помочь ему?
— Не мучай себя, — тихонько раскачиваюсь взад-вперед, словно баюкая, его плечи вздрагивают от рыданий.
Его слезы пропитали насквозь мое платье, и у меня разрывается сердце. Его боль стала моей. За какие грехи он вынужден проходить через этот кошмар? Он не заслужил этого.
Клянусь, если когда-нибудь мне выпадет такой шанс, я отомщу Беллатрикс и Эйвери за все, что они сделали с Роном. Я заставлю их страдать, и они пожалеют, что родились. Клянусь, они на собственной шкуре испытают ту же боль, что и мой лучший друг.
В конце концов, Рон постепенно успокаивается и теперь только изредка шмыгает носом.
— Прости, Гермиона, — охрипшим голосом произносит он.
Отстраняюсь от него.
— За что? — недоуменно смотрю на него.
Он глубоко вздыхает.
— За что, что плакал тут, как ребенок, — на его щеках вспыхивает румянец. — Мои беды не идут ни в какое сравнение с твоими.
— Не говори так, — смущенно бормочу в ответ. — За последнее время ты пережил столько всего… и этого более чем достаточно.
Сажусь на пятки, продолжая смотреть ему в глаза.
— По крайней мере, твои родные живы, Рон, — бесцветным голосом продолжаю я. — То, что случилось, было ужасно, но все позади. У тебя есть шанс вновь увидеть свою семью. Помни об этом. Я бы все отдала за такую возможность.
Я правда не хотела, чтобы в голосе звучала жалость к себе — это вышло само. Ничего не могу с собой поделать. Я так скучаю по родителям.
Рон кивает, вытирая слезы.
— Я знаю, Гермиона, прости…
— Не извиняйся, — ободряюще сжимаю его руку. — Просто помни, что все могло бы закончиться не так. Джинни могла умереть, но она жива. Не забывай об этом. Это сейчас самое главное.
Он качает головой в знак согласия.
Тянусь к нему, и он понимает меня без слов, обнимая одной рукой, а я кладу голову ему на плечо. Его тепло успокаивает, и я чувствую, что это правильно, что все так и должно было быть. Я и Рон.
Но теперь это невозможно. Люциус встал между нами, разрушив все на своем пути.
А впрочем, сейчас это неважно. Нежно беру Рона за руку, и мы еще крепче обнимаемся. Наш разговор был недолгим и практически ни о чем, но это тоже неважно. Единственное, что я знаю, — я подбодрила его и помогла прийти в себя, и он всегда будет рядом, когда я буду нуждаться в поддержке.
Я все преодолею ради него. Он — всё, что у меня осталось.
* * *Нарезаю круги по комнате. В прямом смысле. Шаг за шагом, одна нога, вторая… Внимательно смотрю вниз, чтобы шагать ровно по воображаемой линии, как канатоходец. Раз — два, левая — правая…
Должна же я чем-то себя занять, чтобы не помереть от скуки.
Несколько часов назад Эйвери проводил меня в мою комнату. Когда он пришел за мной, то остался доволен проделанной мною работой — Рон уже не выглядел таким апатичным.
Ну ладно, это всего лишь мои догадки, но в противном случае зачем бы ему приводить меня обратно, если я ничего не добилась?
Не знаю. Эйвери что потоп, что дождь из золотых галлеонов — он всё воспримет с одинаковым выражением лица. Никогда нельзя понять, что у него на уме.
Мне было нечем заняться, вот я и придумала ходить по кругу, цитируя про себя выдержки из школьных учебников и прочитанных книг.
Кое-что я еще помню.
Дверной замок щелкает, и дверь резко распахивается.
С замиранием сердца смотрю, как Люциус входит в комнату и аккуратно прикрывает за собой дверь.
По его бесстрастному лицу невозможно ничего прочесть.
Он… зачем он
