Пару секунд он смотрит на неубранную постель, а затем качает головой, будто стряхивая наваждение.
Наконец он выходит из комнаты и закрывает за собой дверь.
Слава Богу!
Постойте-ка… он еще здесь. Его голос доносится до меня из-за закрытой двери:
— Какого черта ты здесь забыл?
— Меня послали сюда мыть пол, — это Рон. — Но если ты сам хочешь помыть, то — валяй, я только за…
— Не выводи меня, Уизли! — шипит Драко. — Работай молча.
Повисает пауза, а затем…
— Вынюхиваешь что-то в папочкиной комнате? — я могу представить, как Рон сейчас усмехается. — Какой же ты жалкий.
— Заткнись! И не смей раскрывать рот при отце, иначе очень пожалеешь.
Еще с минуту я слушаю его удаляющиеся шаги.
Вновь наступает гробовая тишина.
Так, минутку… Боже!
Драко… Драко опять не запер дверь… хорек безмозглый!
Медленно встаю, с опаской поглядывая на дверь. Молю всех святых, чтобы Рон не заметил незапертую дверь. Молю, чтобы он продолжал мыть пол, и тогда все будет хорошо.
Но… вне всяких сомнений — Бог меня все же ненавидит.
Дверная ручка медленно поворачивается, и дверь со скрипом открывается.
Я перестаю дышать.
Рон входит в комнату. Он выглядит испуганным: глаза широко распахнуты и так знакомо блестят. У меня щемит сердце — это так по-Уизлевски: жгучий интерес вкупе с угрозой быть застигнутым и понести наказание придают ему еще больше смелости.
Что же делать?
Ничего. Стою и молю Бога, чтобы Рон меня не обнаружил.
Кстати, а что он вообще здесь делает?
Он обходит комнату, пристально разглядывая обстановку, словно ищет что-то конкретное.
Оружие? Или что-то, что поможет сбежать отсюда?
Какая разница? Стараюсь не дышать, надеясь, что он сейчас уйдет, так и не узнав, что я здесь.
Пожалуйста, Господи, сделай так, чтобы он не нашел меня!
Рон в это время подходит к шкафу Люциуса. Перед глазами мелькает картинка моего сегодняшнего пробуждения: Люциус стоит спиной ко мне и как раз закрывает дверцу шкафа. Рон осторожно открывает его, замирая в нерешительности, когда обнаруживает в нем…
Нет! Господь Всемогущий…
Омут Памяти, принадлежащий Люциусу, наполненный его мыслями. Такой манящий…
И только я знаю, какие воспоминания он хранит там.
Рон… наклоняется к нему, протягивает руку, почти касаясь пальцами призрачной субстанции. Стой! Иисусе… он не должен… не должен!
Все пропало. Я ничего не могу поделать, чтобы остановить его, кроме…
— Рон, стой! — срываю с себя мантию-невидимку.
Он вздрагивает и испуганно оборачивается.
— Гермиона! — облегчение читается на его лице, но в следующую секунду он задумчиво хмурится. — Что ты здесь делаешь?
Я в тупике: не знаю, что сказать.
— Я… я убирала комнату, — поспешно отвечаю я.
— Малфой заставляет тебя убираться в его комнате?
Киваю головой, как китайский болванчик.
Он подозрительно прищуривается.
— А почему тогда ты носишь мантию-невидимку?
Дерьмо. ДЕРЬМО!
— Я… просто я… — «Соберись!» — Ты не должен трогать Омут!
Вот теперь его хмурый вид никак не связан с задумчивостью и удивлением.
— Почему? — спрашивает он. — Его ведь здесь нет, — он поворачивается к Омуту. — Он никогда не узнает…
— Пожалуйста, Рон, не надо! — в голосе слишком много отчаяния, и он это чувствует.
— Что такого, если я загляну туда? — медленно выговаривает он. — Это ведь не причинит тебе вреда.
Ох, если бы только знал, сколько боли это принесет мне. И тебе. Ты даже представить не можешь…
Я все испортила. Теперь он точно что-то подозревает, я вижу это по его глазам.
— Я… это… мы не можем… просто не должны, Рон! Что если он вернется? Он убьет тебя!
— Он не вернется, — бросает он, вновь поворачиваясь к Омуту. — Его не будет еще очень долго, потому что его вызвал Сама-Знаешь-Кто.
— Но ты ведь можешь не выбраться оттуда? — я обязана отговорить его. — Потому что я не знаю, как это сделать…
— Зато я знаю, — спокойно отвечает он. — Я покажу тебе, когда мы закончим. Мы выберемся, это легко.
Он решительно дотрагивается до сплетения серебряных нитей воспоминаний.
— Рон, НЕТ!
Срываюсь с места, хватая его за руку, и нас обоих затягивает в водоворот, глубже и глубже, сквозь дым и туман. Боже! Что же мы делаем? Как теперь все исправить?
Мы оказываемся в обеденном зале, и как только рассеивается туман, я вижу Беллатрикс, Люциуса и… — от ужаса кровь бурлит в венах — Долохова, сидящего вместе с ними за столом. Они едят и пьют, обсуждая что-то. Время от времени раздается всеобщий смех.
Веселая компания близких друзей… была, пока не появилась я и не перевернула все с ног на голову.
— Прошу тебя, Рон, давай уйдем отсюда.
— Подожди минутку, — просит он. — Через секунду уйдем, обещаю.
Закусываю губу. Если продолжу в том же духе, то у него появится еще больше подозрений…
Но и оставаться здесь тоже нельзя.
— Итак, Люциус, — громко начинает Беллатрикс, — где ты был весь вечер? Темный Лорд вызывал тебя?
— Нет, — коротко отвечает Люциус, отпивая глоток вина из бокала, — нет. Были неотложные дела.
Долохов пошло посмеивается. Его лицо раскраснелось от выпитого, а язык слегка заплетается, когда он произносит:
— С твоей миленькой грязнокровочкой, да?
На лицо Беллатрикс набегает туча, а Люциус закатывает глаза.
— Да, я был с ней, — эта его манера растягивать слова когда-нибудь доведет меня до ручки.
— Почему? — в голосе Беллатрикс сквозит обида. — Ты закончил допрашивать ее еще до нашего переезда сюда. Что еще тебе от нее нужно?
Люциус молча смотрит на нее, чуть прищурившись.
— Ее заносчивость выводит меня из себя, и я хочу преподать ей несколько уроков, чтобы знала свое место, — ровным тоном отвечает он. — Кроме того, очень удобно иметь под рукой того, на ком можно практиковать заклинания.
Беллатрикс с облегчением вздыхает и улыбается, но Долохов вновь заходится хохотом.
— Я знаю, что я бы попрактиковал на ней! — каждое слово насквозь пропитано похотью. — Как жаль, что она не моя пленница. Ты везунчик, Люциус.
С трудом сглатываю ком в горле и украдкой бросаю взгляд на Рона: тот смотрит на Долохова с отвращением.
— Боже, какая же он мразь! — бормочет он.
— У меня и в мыслях нет, — презрительно бросает Люциус. — Девчонка неимоверно раздражает меня, прямо-таки доводит до белого каления.
— Тем не менее, она довольно привлекательна в своей… непокорности, — замечает Долохов.
— Что?! — сквозь смех восклицает Беллатрикс. — С ее-то манерами? Тебе не помешало бы проверить зрение, Антонин.
Во мне закипает возмущение. Вот же кобыла чокнутая!
— Ну правда, Люциус, неужели ты ни разу не думал об этом? Ты мог бы делать с ней все, что захочешь. Господь свидетель, я бы так и сделал.
— Хватит, — резко прерывает его Люциус. — Она грязнокровка, Антонин. Знаешь, что это значит?
Долохов криво усмехается.
— Это значит, что ей бы пришлось по душе перепихнуться после очередного урока. Маглы… они сношаются, как кролики. Скорее всего, она позволила бы тебе делать с ней что угодно, да еще бы и стонала, как заправская шлюшка, когда ты…
— Я сказал, хватит! — в голосе Люциуса звенит ярость.
Пару секунд Долохов и Беллатрикс смотрят на него, нахмурившись, а затем принимаются за еду в неуклюжем молчании.
Туман клубится вокруг нас с Роном, перенося нас в другое
