Это не совсем ребенок — еще слишком рано, — пока всего лишь пучок клеток…
Провожу рукой по животу. Он уже больше, чем раньше? Стал округлым?
Впиваюсь ногтями в кожу, другой рукой беру склянку, большим пальцем откупориваю плотную пробку, и та с глухим «чпок» поддается.
Подношу флакон к губам, пытаясь не думать о детях… теплых, пухлых, розовощеких младенцах…
Рука дрожит, и, не успев коснуться фиала губами, я с грохотом ставлю его на стол.
Вздыхаю до боли в легких.
Никогда не думала, что окажусь в такой ситуации. Вот Лаванда Браун или Панси Паркинсон — да. Но не я. Только не примерная всеобщая любимица и умница Гермиона Грэйнджер.
Это к лучшему. Если об этом узнают, Люциус умрет. И даже если я выживу и выберусь отсюда, он никогда не последует за мной. Его гордость не позволит ему. И мне придется всю оставшуюся жизнь быть матерью-одиночкой. Я никогда не поступлю в университет, мне никто не поможет, ведь родители мертвы. Куда бы я ни пошла, везде будут шептаться об отце ребенка — сплетничать о том, кто бы это мог быть, — и я точно не выдержу, когда среди этих шепотков прошелестит имя Люциуса…
Но все это пустое, в любом случае, потому что я никогда отсюда не выберусь, а Люциус никогда не бросит все ради меня. Я действительно была идиоткой, если надеялась на это.
С силой прикусываю нижнюю губу, чувствуя привкус крови, слезы жгут глаза: плач по тому, что могло бы быть… что должно было быть…
Господи, как так вышло?
Смотрю в зеркало: бледное, испуганное лицо в тусклом желтом свете свечи как будто принадлежит мертвецу. Ни проблеска жизни.
Как я выглядела раньше? Я уже не могу представить себя другой.
Кажется, проходит вечность, пока я разглядываю свое отражение, устало прикрываю глаза. Я так измучена. Хочу только одного — заснуть и никогда больше не просыпаться…
Вижу… вижу себя. Словно наблюдаю со стороны. Мне где-то около двенадцати лет…
Я бегу по двору Хогвартса, одетая в школьную форму, щеки горят румянцем, а глаза сверкают гневом. И я громко отчитываю Рона на бегу: «Рон, верни! Это не смешно!»
Смех в ответ, громкий, заливистый, и мне остается лишь смотреть на убегающего мальчишку. Я помню тот день: он украл мою «Историю Хогвартса», и я никак не могла его поймать.
— РОН! — окрикиваю его, и к его смеху примешивается смех Гарри: тот бежит позади меня и хохочет. Боковым зрением замечаю его темные непослушные вихры и отблески солнца на стеклах его очков…
Но вдруг картинка… идет рябью, и… я испытываю шок, внезапно понимая, что Рон больше не Рон, а какая-то девчонка, возможно, Джинни, но нет… Ей лет тринадцать-четырнадцать, и у нее такие же рыжие волосы и веснушки, как у Рона, и такой же заразительный смех. Она бежит, сжимая в руках «Историю Хогвартса».
— Верни! — И я тоже больше не я. Парнишка на пару лет старше девочки гонится за… сестрой. У него тоже ярко-рыжие волосы, россыпь веснушек и искры веселья, пляшущие в глазах…
Смеется не только девочка.
Гарри наконец догоняет их, только это уже не Гарри. Это их брат, полагаю — старший. Раньше я не замечала его, но теперь ясно вижу.
Он в отличной физической форме, как и его сестра: он словно парит в воздухе, а не бежит по земле. Догнав брата и сестру, он смеется; на его лице столько радости… на его бледном лице…
Тонкие, аристократические черты лица, фарфоровая, несмотря на летнее солнце, кожа, светлая челка падает на лоб…
Подбежав к сестре, он хватает ее, и она визжит и пинается, изо всех сил цепляясь за книгу, но он с легкостью вырывает ее у нее из рук.
— Ах ты!.. — насмешливо вопит она, и он опять заливается смехом, передавая книгу младшему брату.
— Не будь такой врединой, — произносит старший, все еще смеясь. И тут я замечаю его глаза: не холодная сталь, как я ожидала, но теплый, темный шоколад. — А теперь отставить шалости, у нас тренировка по квиддичу!
— У него нет! — поднимаясь на ноги, произносит она с обидой в голосе. Младший из двух братьев неодобрительно фыркает.
— Я лучше позанимаюсь, чем терять время с метлами…
Картинка постепенно меркнет, подростки продолжают спорить об этом, и я полностью согласна с аргументами младшего. Но помимо всего… сердце внезапно наполняют гордость и любовь…
Резко прихожу в себя, словно мне приснился кошмар.
Глядя на свое отражение в зеркале, пристально всматриваясь в глаза девушки напротив, я неожиданно понимаю, что смотрела в них всего секунду назад, только принадлежали они парнишке с бледным лицом и светлыми волосами.
Осознание подобно удару в солнечное сплетение.
Я не верю в прорицания, и никогда не верила, что люди могут заглядывать в будущее…
Но и в абсолютное зло я тогда тоже не верила. Не понимала, как можно отказаться от своих убеждений ради спасения собственной шкуры. И уж точно я и представить не могла, что полюблю Люциуса Малфоя и буду носить под сердцем его ребенка…
Могу ли я теперь поверить в предвидение?
Опускаю глаза на согревшийся в моей дрожащей руке флакончик.
Не могу… не могу, только не теперь, не после того, как я видела, в кого превратится этот пучок клеток внутри меня…
Господи, помоги мне. Помоги нам обоим. Я приняла решение, и оно будет стоить нам с Люциусом жизни.
Замахиваюсь и со всей силы бросаю флакон в стену, пустыми глазами наблюдая, как он разлетается на осколки, а жидкость стекает на пол.
Глава 41. Ультиматум
«Два слова определили бы тогда все мое будущее — смерть и ад. Жить, потеряв ее, значит гореть в аду».
— Эмили Бронте, Грозовой перевал
Жду.
Сижу на полу, подтянув колени к подбородку, пожевывая губу, совершенно не думая о том, что я делаю, пока во рту не появляется металлический привкус крови.
Выругавшись про себя, зализываю ранку на припухшей губе.
Интересно, он размышляет над тем, как я себя чувствую сейчас? Он знает, как работает зелье?
И вправду, а как оно работает? Мы не изучали его в школе: половое воспитание как-то не входило в программу Хогвартса. Честно говоря, меня всегда это удивляло, но теперь, узнав, что магических способов контрацепции не существует, я, кажется, совсем не удивлена.
Это даже забавно: волшебники и волшебники всегда смотрели на магглов свысока. Те же самые Уизли считают их чуднЫми. Милыми. Но какими-то заторможенными и отстающими в развитии, недостойными стоять на одной ступени с магами…
Но в своем нежелании замечать маггловский прогресс они многое упустили. Отсюда и ситуации вроде той, в которой оказалась я.
Если бы я приняла это зелье, мне было бы больно? А кровь? Я бы истекала кровью? Я бы кричала и корчилась на полу, пока
