И когда же он начал испытывать что-то ко мне?
Не знаю.
А Рон… вот он-то всегда любил меня. И теперь у меня есть просто железное тому доказательство: он все еще хочет быть со мной, растить ребенка человека, которого ненавидит всеми фибрами души. И все ради меня. После всего, что я сделала, он любит меня… сильнее, чем когда-либо сможет любить Люциус.
Осознание этого причиняет неимоверную боль, но… это ведь правда, не так ли? Если бы он любил меня так же сильно, как Рон, то был бы рад бросить все и сбежать со мной, чтобы вместе растить нашего ребенка.
Но он не сделает этого, поэтому мы с Роном поженимся, как я и мечтала когда-то. Будем жить в деревне, заведем общих детей — после рождения ребенка Люциуса. Найдем работу, наши дети будут ходить в школу, и мы всей семьей будем ездить каждую неделю за покупками, по очереди выполнять домашние обязанности. Я буду методично, изо дня в день жить нормальной жизнью, пытаясь забыть…
А Люциус останется здесь, продолжая прислуживать Волдеморту.
И я никогда больше егоне увижу.
Зажимаю рот рукой, сдерживая рыдания.
Я не буду плакать, нет. Это бессмысленно. Есть только один выход, и мы ничего не можем с этим поделать.
Если только ты не избавишься от ребенка.
Но… я не могу.
Можешь.
Но это же мой единственный шанс на спасение. Если я избавлюсь от него, тогда Люциусу незачем будет устраивать мой побег, я останусь здесь, и ему придется в конце концов убить меня…
Но разве не лучше будет провести с ним еще несколько месяцев, чем потом всю оставшуюся жизнь быть без него?
Скрипнув, дверь открывается, а затем тихо закрывается.
Оборачиваюсь и вижу его. Он стоит передо мной, глядя тяжело и напряженно.
Гнетущая тишина становится невыносимой.
И я решаю ее нарушить.
— Кажется, твое заветное желание наконец сбудется, — произношу я ледяным тоном.
— Что? — прищуривается он.
С горечью выдыхаю.
— К концу недели ты освободишься от меня, — шепчу я. — Я больше не причиню тебе неудобств, и тебе не придется снова меня видеть. Разве не этого ты всегда хотел, Люциус?
Какое-то время он смотрит на меня — бледный, собранный; мне кажется, он пытается держать себя в руках. Он должен…
— Когда-то хотел, грязнокровка, — не сводя глаз c моего лица, отвечает он.
Открыто встречаю его взгляд.
— Если ты не хочешь, чтобы я ушла, и не хочешь пойти со мной, тогда чего ты хочешь?
Его лицо словно высечено из мрамора, а шепот — чуть громче шелеста ветра.
— Я хочу… хочу, чтобы ты осталась здесь со мной.
— И что? — мне безумно трудно выдерживать ледяной тон. — Если бы я сделала, как ты хотел, и избавилась от ребенка, что стало бы с нами? Хочешь, чтобы мы состарились вместе в этой тюрьме, да?
Меня колотит в истерике, и я глубоко дышу, пытаясь успокоиться.
Он хмурится, его глаза темнеют, и он раздраженно качает головой.
— Не будь смешной, — отрывисто бросает он. — Ты прекрасно знаешь: это не то, чего я хочу.
— Если не пойдешь со мной, то так и будет! — огрызаюсь я, из последних сил сдерживая слезы. — И в любом случае тебе придется убить меня, потому что и Беллатрикс, и Эйвери сказали, что Волдеморт хочет…
— Я не убью тебя! — обрывает меня он.
Сердце пропускает пару ударов.
Люциус выглядит несколько потерянно — всего пару мгновений — и отводит взгляд в угол комнаты.
— Я никогда бы так не поступил, — произносит он. — Ты была бы здесь, со мной, и я бы… — он колеблется так, будто ему очень неприятна какая-то идея. — Я бы проследил за тем, чтобы… с тобой хорошо обращались.
— Кто? Ты? — удивленно смотрю на него.
Его взгляд твердеет.
— Неужели это звучит настолько смешно? — ледяным тоном осведомляется он. — В последние месяцы я только и делал, что присматривал за тобой. Где и с кем бы я ни находился, в моих мыслях ты всегда была на первом месте. Все, о чем я думаю, это ты! Только ты…
Резко повысив голос, он так же быстро свел его к шепоту.
Скорбь разрывает мне душу.
Внутренности скручивает стальным жгутом. Так больно…
— И где бы ты держал меня? — начинаю я, запинаясь и заикаясь от горечи. — Что делал бы с грязнокровкой, которая никому, кроме тебя не нужна? Запер бы у себя в башне, как миссис Рочестер?
— Кого? — нетерпеливо спрашивает он.
— Это из маггловской литературы, тупица…
Глубоко вздыхаю, стараясь успокоиться.
— Нас раскроют, — шепчу я. — И ты это знаешь. Господи, да Волдеморт уже подозревает! Не поэтому ли ты порвал со мной? Это было не мое решение…
— …единственное, которое я должен был принять! — вспыхивает он. — Я не хотел! Что угодно… да я лучше бы отрезал себе руку, чем… Ты и представить не можешь, чего стоил мне этот выбор!
— Не могу?! — меня трясет от ярости. — Да уж явно не больше, чем мне! Сегодня ты разбил мне сердце, Люциус. Твое тоже разбилось? Не думаю — у тебя ведь нет сердца!
Он подходит ко мне, его глаза мечут молнии, но что бы он ни собирался сказать, слова замирают на губах. Ему требуется время, чтобы взять себя в руки и начать говорить.
— Я сделал это, чтобы спасти тебя, — его голос полон невообразимой горечи. — Как ты не можешь понять?
Сжимаю зубы, сдерживая дрожь.
— Есть столько всего, чего я не понимаю, — шепчу я. — Много вещей… Разве не ты говорил мне, насколько я невежественна?
Судорожно вздохнув, продолжаю.
— Почему ты так меня ненавидишь? — спокойно спрашиваю его.
— Что? — он с недоумением смотрит на меня.
С трудом заставляю себя говорить.
— Почему я тебе так отвратительна? — рыдания все же прорываются сквозь напускное спокойствие. — Что со мной не так, из-за чего ты делаешь это с нами, вместо того, чтобы быть вместе?
Не знаю, возможно, мне это только чудится, но он вздрагивает при этих словах.
— Я понимаю, что тебе больно, — шепчет он. — Прости. Ты должна мне верить: время, когда я наслаждался твоей болью, давно прошло.
Его слова трогают меня, но я понимаю, насколько это все неправильно. Я помню слова, что он сказал мне давным-давно, слова, из-за которых у меня были кошмары, и за которые я впоследствии цеплялась, как за соломинку.
— Однажды ты сказал, что скорее умрешь, чем отпустишь меня. Помнишь, или твоя память настолько избирательна, что ты предпочитаешь забыть о том, что тебе невыгодно?
Я попала в яблочко. Его глаза сверкают яростно, зло, отчаянно…
— Господи, да как ты не можешь понять? Пока ты не появилась в моей жизни, я готов был умереть за свои убеждения. И сделал бы это с радостью! Но теперь…
Он отворачивается, бормоча ругательства, и ударяет кулаком в
