Ветер играет листвой деревьев, и мне кажется, что я слышу звон колокольчиков, сливающийся с шелестом ветра.
— А ты что думаешь? — от вечерней прохлады по коже бегут мурашки.
Он задумчиво вздыхает.
— Это очень древняя магия. Сомнений нет. Только вот насколько она древняя, я не могу сказать, увы.
Древняя магия. Я слышала о ней: совсем не та, что мы изучали в Хогвартсе, — слишком сложная для школьной программы, — гораздо мощнее и запутаннее. Магия… старше, чем мир, старше, чем само время. Магия, способная воздействовать на мысли и материю, способная чувствовать и созидать.
Встряхиваю головой: нельзя терять бдительность.
— Не слишком ли это рискованно — то, что ты привел меня сюда? — спрашиваю его. — Рон рассказывал, что и его раньше сюда приводили, значит, другим тоже известно про это место. Что, если нас увидят здесь?
— Не увидят, — поспешно отвечает он. — Сюда можно попасть лишь с помощью порт-ключа, а их всего два: один принадлежит Нарциссе, но она одолжила его мне, пока я живу здесь, а второй — Беллатрикс, но она сейчас далеко, и не сможет вернуться до заката.
Молча оглядываюсь, пытаясь найти выход. Нет, Люциус не привел бы меня сюда, если бы существовала хоть малейшая возможность быть пойманными.
Он переступает с ноги на ногу, глядя на меня потемневшими глазами.
— Значит, у нас есть время? — шепчу я.
Он подходит ко мне и принимается играть с выбившимся локоном, глядя мне в глаза.
— Предостаточно, — так же шепотом отвечает он.
Но я больше не попадусь на крючок. Я все еще хочу знать кое-что.
— Почему ты не приводил меня сюда раньше?
Он хмурится.
— Поначалу просто не хотел, — начинает он. — Не хотел радовать тебя, когда мы только оказались здесь. Но когда все начало… меняться, я не хотел, чтобы ты видела… И только когда понял, что могу тебя потерять, я внезапно захотел, чтобы ты узнала, как много для меня значишь.
Печально улыбаюсь. Я знаю его. Слишком хорошо. Лучше, чем когда-то хотела…
— Какой же ты лжец, Люциус Малфой, — выдыхаю я.
Он стискивает зубы, убирая руку от моих волос.
— Я не стал бы врать тебе, грязнокровка, — резко заявляет он. — Я бы никогда…
— О, да, ты бы никогда мне не соврал, — у меня лопается терпение. — Так же, как ты не врал о том, что стер мне память.
Он вздрагивает, а я грустно улыбаюсь.
— Никогда бы не солгал, — отворачиваясь, продолжаю я. — Даже эти слова — ложь. Ты лжешь сейчас так же, как лгал себе о том, что я для тебя значу. Так же, как лгал мне — снова и снова — о том, почему мы не можем быть вместе.
Осмеливаюсь взглянуть на него.
— Это была не ложь, — с яростью опровергает он. — Скажи, что ты не грязнокровка. Нет, послушай меня, — он не дает мне отвернуться. — Скажи, что твоя кровь чиста, как и моя. И я женат.
Вздрагиваю. Хотела бы я никогда не вспоминать о его прекрасной жене, которая обходилась со мной вежливо и учтиво, в то время как у меня была интрижка с ее мужем.
— Я не позволяла тебе входить в мою жизнь, ты сам ворвался в нее, ломая и круша все на своем пути, — выворачиваю, наконец, лицо из его цепких пальцев. — Предпочитаешь забыть об этом, Люциус?
Теперь моя очередь быть жестокой, и, судя по выражению его лица, я весьма преуспела.
Какое-то время он молчит.
— В этом все дело? — с горечью произносит он, едва шевеля губами. — Хочешь сказать, что во всем виноват только я?
Выжидаю, прежде чем ответить.
— Не всегда, ты и сам это знаешь. Когда ты ушел от меня, все, чего я хотела, — чтобы ты остался. Но не смей отрицать, что не ты начал все это. Ты пришел ко мне и вовлек в отношения, к которым я совсем не была готова.
— Я не знал, что еще делать! — шипит он, обуреваемый яростью. — Ты и представить не можешь, какая это пытка — знать, что ты так близко, полностью…
Он умолкает.
— Виноват не только я один, — заканчивает он.
— Не смей обвинять меня, — стойко выдерживаю его взгляд. — Как у тебя язык поворачивается? Мне было семнадцать, я была ребенком. А ты… взрослый мужчина, женатый; твой сын — мой ровесник. Боже! Вот уж тебе точно должно было быть известно, во что это выльется.
— И чего бы ты хотела? — недобро усмехается он. — Чтобы я плясал вокруг тебя, как этот недоумок Уизли? Это не про меня, грязнокровка. Я просто беру то, что хочу.
— Ну конечно, — с грустью улыбаюсь. — Чего еще ожидать от Малфоя? Амбициозный, безжалостный, испорченный… как и твой сын!
— А ты грубая, неучтивая, с завышенным самомнением — типичная грязнокровка! — отбивает он.
— А чего ты хотел? — он вывел меня из себя. — Похитил меня, убил родителей… господи! Ты пытал меня, и вовсе не ради информации — тебе это доставляло удовольствие!
Он вздрагивает — не желает вспоминать то время, — но будь я проклята, если позволю ему забыть об этом!
— Ты просто не мог оставить меня в покое, да? Не мог смириться, что во мне осталось еще чувство собственного достоинства, и решил смыть последние остатки моей кровью. Ты преследовал меня…
Умолкаю, не в силах продолжать. Мне так больно. И это уже не только моральная боль, но разрушительная физическая агония… нет, я не могу подобрать определение этому чувству.
И, судя по его взгляду, он испытывает то же самое.
— Только не говори, что это была полностью моя инициатива, — холодно замечает он. — Не делай вид, что не нарывалась. Меньше всего на свете я хотел того, что между нами произошло!
— Тогда почему ты не оставил меня в покое? — вспыхиваю в ответ. — Почему? Почему не позволил мне быть с Роном? Почему вторгся в мою жизнь, уничтожив те крохи света и радости, что еще теплились?
Он молчит.
— Коли уж мы решили говорить начистоту… почему бы тебе не сказать, зачем ты сначала просила меня уйти, а когда я сделал это, умоляла вернуться? — его слова сочатся ядом. — Я же разрушил твою жизнь, так почему ты столь болезненно восприняла мой уход?
Сглатываю ком, подкативший к горлу. Черта с два я буду плакать…
В ночь, когда он похитил меня, я поклялась, что он никогда не увидит моих слез, что я буду сильной. Тогда я еще не знала, что значит быть по-настоящему сильной. Не знала, чего в действительности нужно бояться.
— Не знаю, — шепотом выдыхаю я, чувствуя, как слезятся глаза. — Но… я не вынесла бы жизни без тебя. И я не понимала этого, пока не потеряла тебя. Не понимала, как сильно тебя люблю.
Слова повисают в воздухе. Он смотрит на меня так, будто отлично знает, о чем я говорю. И это причиняет ему
