Люциус берет меня за руку.
— Это было необходимо, ты знаешь.
— Знаю, — я дрожу, но у меня хватает сил посмотреть ему в глаза. — Я видела, как ты делал вещи и похуже, так что… забудь.
Он прищуривается, но никак не комментирует мои слова.
— Нам пора идти.
— Стой! — подхожу к Рону. — Сначала ты должен привести его в чувство.
— Значит, он жив? — Люциус хмурится.
Я тоже хмурюсь и киваю.
— Да, он жив, — резко бросаю я. — И мы возьмем его с собой.
Уголок его глаза дергается.
— Я надеялся…
Но он не заканчивает фразу.
— Ты надеялся, он мертв, ты это хочешь сказать? — начинаю потихоньку закипать от злости.
Он удивленно выгибает брови.
— Не понимаю, почему ты до сих пор приходишь в ярость, ты же знаешь о моем к нему отношении.
— Ты просто невыносим, — качаю головой.
Он плотно сжимает губы.
— Хорошо, я приведу его в сознание, — медленно выговаривает он. — Но когда мы будем на свободе… я знаю, что не смогу запретить вам видеться, но ты должна пообещать, что останешься со мной, а не с ним.
— Обещаю, — не колеблясь ни секунды, отвечаю я. — Ты и так знаешь это, и лишние подтверждения ни к чему.
Он кивает.
— Ты не оставишь меня. — И это совсем не вопрос.
Подхожу к нему и беру его лицо в свои ладони.
— До тех пор, пока дышу…
Он стискивает мои запястья и прижимается лбом к моему.
— И я не оставлю тебя.
Закусываю губу.
— Ты бы дал ту клятву? — шепчу я. — Если бы Рон не бросился на него, ты бы поклялся?
Нахмурившись, он чуть отстраняется, словно я сказала что-то нелепое.
— Конечно, нет.
— Но мы могли умереть…
— Нет, — он проводит ладонью по моей щеке. — Он был не готов дать мне умереть, иначе не оглушил бы Эйвери первым делом.
Глубоко вздыхаю.
— И все же, если бы…
— Нет. Я все равно не дал бы клятву, — уверенно отвечает он. — Какой смысл жить, если со мной не будет тебя?
— А как же я? — хмуро смотрю на него. — Как же моя свобода и мой выбор?
Он качает головой, закрыв глаза.
— Я — эгоист, Гермиона, ты же знаешь.
Хватаю его за руку.
— Я… я научу тебя не быть им, если позволишь.
Он открывает глаза и на миг мне кажется, что он сейчас усмехнется.
— У нас впереди целая вечность.
Выгибаю брови.
— Да уж, не сомневаюсь, на это уйдут годы.
А вот теперь он смеется.
— Согласен.
— У нас ведь есть годы, — счастливо улыбаюсь ему.
Он улыбается в ответ.
Меня разбирает истерический смех.
— Я думала, ты… это было так… но мы живы, — несвязно выдаю я.
Он целует меня в висок.
— Да, мы живы.
Это может быть… господи, возможно…
— У нас все будет хорошо? — задержав дыхание, спрашиваю я.
Он берет мои руки в свои и целует, глядя прямо в глаза.
— Эйвери мертв, мой сын без сознания, а у Беллатрикс больше нет палочки, — бросает он. — И это делает ее более чем просто беспомощной. Так что да, все будет хорошо. Но мы долж…
Он давится фразой и замирает.
Что… что?
Его глаза широко распахиваются, и он едва шевелит губами.
— Что ты наделала?
Опускаю глаза: бледные руки с ярко-синими жилками обхватывают его за талию, и в одной из них сверкает нож, обагренный густой красной…
Меня ведет. Не могу оторвать взгляд от этого ужасного зрелища.
Нет. Этого… не может… как…
Его лицо искажается болью, и он падает на колени. Нож остается внутри…
— НЕТ! — на большее меня не хватает.
Передо мной стоит Беллатрикс, и ей уже не до смеха, она буквально полыхает от ярости.
Палочка Люциуса со стуком выпадает из его пальцев. Не думая ни секунды, тянусь за ней, но Беллатрикс оказывается проворнее…
— Авада Кедавра!
Пригнувшись, перекатываюсь по полу, и луч проходит в сантиметрах от меня. Господи, он не… нет, нет, не надо об этом думать…
Кровь. Сталь и кровь.
Я чувствую лезвие. Оно вонзилось в мое сердце.
— Больше никаких игр, грязнокровка! — кричит она. — Хотя обычно я играю с едой, но только не сегодня. Слишком долго я ждала. Сначала я вырежу из тебя твоего ублюдка, а затем прикончу обоих. Я должна была сделать это еще тогда, когда ты приехала сюда!
Подползаю к телу Эйвери — вдруг удастся прикрыться им, пока я думаю, что делать дальше…
Он тяжелый, и мне приходится приложить усилия, чтобы приподнять его и выставить перед собой, как щит. Мои руки — в его крови.
Смех Беллатрикс эхом отскакивает от стен.
— Ну конечно! Правильно! Прячься, глупая девчонка! Делай то, что получается у тебя лучше всего, — беги и прячься!
Я больше не могу сдерживать рыдания, они сотрясают каждый атом в моем теле. Невыносимая агония лишает меня способности мыслить. Он ведь не… он… Но мне остается лишь прятаться в ужасе.
— Держись, Люциус! — кричу ему. — Пожалуйста, держись! Я рядом!
Беллатрикс смеется как одержимая.
— О да, она рядом! Прячется, слово пугливая мерзкая крыса. А ты довольно преуспел в этом, Люциус! Смотри-ка, как выдрессировал ее!
Проглатываю очередной всхлип.
— Гермиона! Беги… просто беги…
Меня вновь сотрясают рыдания. Его шепот — надрывный… хриплый — прерывается очередной порцией смеха.
— О, нет, не беги! Это только испортит все веселье. Ути-пути, маленькая грязнокровочка, — глумится она, — выходи, давай поиграем!
Сжав губы, тяжело сглатываю. Еще один всхлип перерастает в стон и застревает где-то в горле. Поднявшись на ноги, я бегу не разбирая дороги, стремясь к единственной цели — к нему. Я должна спасти его…
Но не успеваю сделать и нескольких шагов, как меня пихают в спину, и я падаю, больно ударяясь коленями. Перед глазами взрывается фейерверк, а под ребра упирается палочка. Беллатрикс хватает меня за волосы, и я кричу.
— Это?! — кричит она, брызжа слюной. — ТЫ РАДИ ЭТОГО МЕНЯ ОСТАВИЛ?!
Нервно закусываю губу, чувствуя вкус крови во рту. Где он? Как он? Господи, он умирает, а я тут слушаю ее разглагольствования…
— Ради сопливой, уродливой, паршивой девчонки, которая даже драться толком не умеет?
Ее ногти впиваются в кожу головы, ненависть переполняет меня, и кричу я в большей степени от переполняющего меня чувства, чем от боли.
— Ненавижу тебя! — вновь и вновь повторяю я, срывая голос. Ей плевать на мои потуги, а я не могу думать ни о чем, кроме Люциуса. Он просто не может умереть! Он нужен мне.
Я люблю его.
Я ненавижу его.
Я ненавижу ее.
Любовь и ненависть и… что-то еще помимо этого. Как будто… то, что я чувствую, это…
— Я жду ответа, Люциус!
Электрический ток.
Боль в спине от того, как она прижимает меня к полу коленом. Оглянувшись, вижу Люциуса, и меня чуть не выворачивает наизнанку — я даже ощущаю во рту желчь, — он лежит в луже собственной крови, сжимая рану, а бескровные губы силятся что-то сказать, и смотрит он прямо на меня.
— Отвечай мне, черт бы тебя побрал!
С его губ срывается стон.
— Гер… ми…
Она буквально захлебывается яростью, но меня это не волнует. Я уже чувствую знакомую пульсацию внутри, проходящую по венам.
— Ой, твоя драгоценная Гермиона! Что, уже никакой «грязнокровки»,
