— У нас есть палочка! — кричит он, и в доказательство направляет на нее кусочек дерева.
Но она игнорирует его.
— Где мой сын? — напрямую интересуется она.
— Вы слышали меня? — кричит Рон.
— Я безоружна, — она смотрит на него. — Можете делать со мной все что хотите, — спокойно продолжает она, но в голосе появляются опасные нотки, — но сначала скажите, где мой сын.
Да. Она должна знать…
— Он там, — киваю в угол комнаты.
Она смотрит туда же и, вскрикнув, кидается к к Драко.
— Он жив, — поспешно бросает Рон. — Не волнуйтесь, он… не думаю, что он сильно пострадал.
Она не верит, проверяя его пульс, и успокаивается, лишь почувствовав под пальцами ритмичное биение.
— Мой бедный мальчик, — она убирает волосы с его лба и целует, а затем поворачивается к нам, и… Я никогда не видела в ее глазах столько ненависти.
— Что вы с ним сделали? — шипит она.
Может быть, она убьет меня, если я скажу, что это я его так…
Мне действительно уже все равно.
Но Рон опережает меня.
— Мы тут ни при чем, это Беллатрикс.
У меня перехватывает дыхание, но он даже не дрогнул.
— Моя сестра? — ее глаза опасно сужаются. — Она любит племянника…
— Да, но он… он пытался напасть на нее, чтобы спасти своего отца, а она… — он запинается, но не замолкает. — Думаю, это была самооборона. По крайней мере, она не убила его! — оправдываясь, заканчивает он.
Несколько мгновений она смотрит на нас, а затем глубоко вздыхает.
— А где же она?
Мы молчим, но ей и не нужен ответ. Она переводит взгляд на тела позади нас.
Молча поднявшись, она подходит к трем телам: равнодушно минует Эйвери, но следом…
Замирает на мгновение. С губ срывается еле слышный всхлип, и, зажимая рот рукой, она резко отворачивается.
Нас не должно здесь быть. Это ее личное…
Но я слишком опустошена, чтобы даже пошевелиться.
— Что вы натворили? — шепчет она, не обращаясь конкретно ни к кому из нас. Ее взгляд устремлен вниз, на мертвое тело мужа. — Глупцы, что же вы наделали?
Она падает на колени подле него и распахивает полы его мантии, чтобы осмотреть рану. Вокруг так много крови…
Больше всего на свете я хочу отпихнуть ее. Он не принадлежит ей…
Нет, он принадлежит ей…
Вернее, принадлежал…
Стискиваю кулаки, больно впиваясь ногтями в кожу, до тех пор пока не чувствую тепло выступающей крови.
Слизываю ее.
Нарцисса Малфой бросает мимолетный взгляд на сестру, а затем, поднявшись, поворачивается к нам.
— Как они погибли?
Рон поворачивается ко мне, предупреждающе стискивая мою ладонь в своей.
— Ваша сестра убила вашего мужа, — произносит он. — Мы втроем пытались бежать, и она убила его, а потом… потом…
Он умолкает.
— Вы убили ее? — шепчет она.
Рон прочищает горло и отрицательно мотает головой.
— Нет. Ваш муж. Сразу после того, как она пырнула его, он успел… успел послать в нее заклинание.
Не могу понять, верит ли он сам в то, что говорит.
Но будь я проклята, если поправлю его.
— Почему мой муж пытался бежать с вами? — теперь она обращается ко мне, глядя в глаза, и в ее собственных застыл арктический лед. — А? Почему, Гермиона?
Тяжело сглатываю.
— Н… миссис Малфой, я…
— Не смей обращаться ко мне так, — прищурившись, грубо обрывает она.
Она поворачивается, чтобы вновь взглянуть на мужа, выражение ее лица невозможно прочесть.
— Буду признательна, если ты не будешь меня так называть, — тихо произносит она.
Судорожно вздыхаю. Меня уже не волнует ее реакция на то, что я собираюсь сказать. Ничто уже не имеет значения.
— Вы знали, — это вовсе не вопрос, и я спокойна как никогда.
Ее взгляд обдает меня ледяным холодом.
— Конечно, знала, — шипит она. — Я не дура. И смею напомнить, я знаю его уже много лет, гораздо дольше, чем ты.
Лучше бы она ударила меня.
Она глубоко дышит, пытаясь взять себя в руки.
— Мы не жили вместе в последние несколько месяцев, но часто виделись, — продолжает она. — Я знала, что он сторожит тебя, в этом не было тайны. Но каждый раз, когда в разговоре я упоминала тебя…
Замолчав, она делает несколько шагов в мою сторону.
— Что ты сделала, чтобы он полюбил тебя?
Дело не в самом вопросе, а в том, как она его произносит: она хочет не просто узнать ответ, а понять, как мне удалось достичь того, что она считала невозможным. Наверное, она даже думает, что я где-то смухлевала.
— Не знаю, — мне больше нечего ответить.
Тишина разверзается между нами, как бездонная пропасть. Нарцисса смотрит на меня, и под этим взглядом меня потряхивает.
— Он говорил, что любит тебя?
Непонимающе смотрю на Рона, в его глазах застыл неопровержимый ответ.
— Прошу тебя, — тихо молю его, сама не зная о чем.
— Он говорил это? — шепчет он. — Лично?
Вновь взглянув на мужа, Нарцисса всхлипывает.
У меня еще есть силы говорить.
— Я не жду, что вы простите меня за то, что мы сделали…
— Не беспокойся, — она смотрит мне прямо в глаза, — я никогда не прощу тебя.
— Он говорил, что вы никогда не любили его.
— Но это не значит, что он не был моим мужем, — жестко бросает она. — Как ты посмела? Он был мужем и отцом. Какое право ты имела посягнуть на него?
Прикусываю губ.
— Я бы все отдала, чтобы никогда не встречать вашего мужа…
Она так быстро приближается, и ее пощечина столь неожиданна, что я по-настоящему застигнута врасплох.
— Не лги мне!
Рон хватает меня, закрывая собой.
— Ради бога, оставьте ее! Вам не кажется, что она и так уже через многое прошла?
Но боль отрезвляет меня и приводит в бешенство. Я выступаю из-за спины Рона, повышая голос.
— Я не лгу! Вы представить себе не можете, что я пережила. Думаете, я бы не пожертвовала всем, чтобы быть сейчас в безопасности, дома, с живыми родителями? Я бы предпочла не знать его совсем, или только понаслышке, как прежде, чем до конца своих дней скучать по нему каждую минуту! И знать, что больше никогда… никогда не увижу его…
Рыдания и слезы берут надо мной верх, и я задыхаюсь, жадно глотая воздух. Не хочу, чтобы она видела меня, поэтому отворачиваюсь, пряча лицо в ладонях. Боже, как больно… невыносимо, нереально больно…
Кто-то кладет руку мне на плечо.
Оборачиваюсь. Она.
Сбрасываю ее руку.
— НЕ ТРОГАЙТЕ МЕНЯ!
Это невыносимо. Невыносима та боль, что сжирает меня изнутри, оставляя вместо сердца зияющую дыру, и мне хочется обратиться в статую, застыть и не чувствовать… Господи, молю, убей меня, убей…
Я не осознаю, что кричу, пока Рон не берет мои ладони в свои, притягивая к себе.
— НЕТ! — бью его, отталкиваю. — Нет, нет, нетнетнет!
Но он крепко держит меня, пока я, обессиленная, не прижимаюсь к его груди, выплакивая свою боль.
Кажется, я плачу целую вечность. Мы опускаемся на пол, и Рон укачивает меня, словно дитя. А я могу лишь бессмысленно всхлипывать, не зная, что именно пытаюсь сказать.
Люциус бы понял.
Он нужен мне. Мне нужно, чтобы он обнимал меня…
Но он больше никогда не обнимет меня.
Громко
