Он может читать мои мысли. Это так несправедливо, что я не могу читать его.
— Где Рон? Что вы с ним сделали?
Уголки его губ слегка приподнимаются в улыбке, но она не касается его глаз, они по-прежнему холодны.
— Ах да, молодой мистер Уизли. Кажется, вы слишком привязаны к нему.
Я заливаюсь краской от ярости, но стараюсь сохранить разум чистым. Я не позволю ему выудить что-либо из меня с помощью легиллименции.
— Признаться, сцена вашего воссоединения была отвратительна, — он ухмыляется. — Я-то полагал, что вы достаточно умная, чтобы воздержаться от телячьих нежностей, когда ваша жизнь висит на волоске.
Я не знаю, к чему он клонит. И не уверена, хочу ли я знать. Но этот разговор определенно сбивает меня с толку.
— Где… Рон? — Я ставлю ударение на каждый слог, и меня уже не волнует, накажет он меня за так называемую дерзость или нет.
Он слегка поднимает брови, но вопреки моим ожиданиям, заклятия так и нет.
— Не расстраивайтесь. Уверяю вас, вы встретитесь со своим молодым человеком совсем скоро, — он лениво крутит свою палочку в пальцах. — Как раз пока мы беседуем, его уже ведут сюда. Я приготовил кое-что особенное для него.
Меня накрывает паника, и я начинаю отчаянно молить.
— Нет, пожалуйста, — я хватаюсь за полы его мантии. — Не причиняйте ему боль. Пытайте меня сколько хотите, но только не делайте ему больно. Он ни в чем не виноват, он не заслуживает…
Люциус яростно выдергивает свои одежды из моих рук.
— Я бы попросил вас, не пачкать мою мантию вашими грязными руками, — на его лице написано отвращение. — Ее почистили только сегодня утром.
Я не обращаю внимания на оскорбление.
— Пожалуйста, не трогайте его…
— Сожалею, но теперь уже слишком поздно, — он действительно улыбается теперь — эта улыбка настоящая. — Мы уже побеседовали с ним накануне, и с удовольствием сообщаю вам, что он раскололся достаточно быстро. Как впрочем, и все.
Меня сейчас стошнит.
Он все еще улыбается.
— Мальчишка рассказал нам все, о чем вы поведать не смогли: что Поттер делал, когда вас похитили, куда он планировал пойти, что вас спасти, а еще он рассказал нам то, что может знать только лучший друг — мечты Золотого мальчика, его надежды, чего он боится, и его секреты.
Я резко вздыхаю. Как, черт побери, Люциус Малфой, мог узнать, что я всегда себя чувствовала немного изолированной от своих друзей? Откуда он знает, насколько я завидовала Гарри и Рону из-за их близости, и что я не могу быть к ним ближе?
Он, должно быть, действительно хорошо меня изучил, прежде чем затащить сюда.
Боже, о чем еще он знает?
— О, молодой Рональд Уизли оказался просто золотой жилой для нас, — продолжает он, улыбаясь такой о-как-я-доволен улыбкой. — Но есть еще кое-то, что я хотел бы, чтобы вы мне рассказали, и думаю, что сегодня вы не будете сопротивляться слишком долго.
Я скептически выдыхаю:
— Правда?
Люциус кивает.
— Абсолютно. Видите ли, я свято верю, что для того, чтобы победить, нужно понять ход мыслей противника. Я очень старался понять, ваше гриффиндорское мышление. И я пришел к выводу, что мы только выиграем от того, что будем контролировать не вас, а того, кого вы по-настоящему любите.
— Я не понимаю, о чем вы, — решительно говорю я, тщетно пытаясь игнорировать охвативший меня страх.
Он улыбается, пристально глядя мне в глаза. Я пытаюсь очистить свой разум. Я ненавижу, когда он так вторгается в мое личное пространство, в мои мысли. Мне противно присутствие его разума в моей голове.
— А я думаю, понимаете, — говорит он тихо. — Но если вы хотите чтобы я предельно ясно все объяснил, не стану возражать. Мне кажется, что вы оскорбляете свои умственные способности, вынуждая меня объяснять вам такие очевидные вещи.
Он начинает ходить вокруг меня, ведя неспешный, самодовольный монолог.
— Вы боретесь до последнего, терпите боль. И вам это кажется храбростью, смелостью, мужеством. Но это глупо. Ведь в конечном счете, как бы вы ни сопротивлялись, вы все равно подчиняетесь мне.
Я дрожу.
— Ваша идеология раздражает, а извращенное понятие храбрости заставило задуматься, что я мог бы сделать, чтобы вы вели себя, как подобает. И мне интересно, сколько вы продержитесь, если пытать будут не вас, а близкого вам человека?
Мое сердце замирает на мгновение — он подтвердил мои страхи.
Что мне делать?
Он подходит ближе. Почти вплотную, но не совсем.
— Может быть, тогда вы поймете, что храбрости бессмысленна. Поймете, наконец, что все ваши жизненные принципы и идеалы — ложь, — он протягивает руку и проводит пальцем по моей щеке. — А, может, вы докажете, что я ошибаюсь? Может, вы настолько сильная, что сможете спокойно наблюдать, как ваш друг страдает во имя ваших убеждений. Это ваш шанс! И мне не терпится увидеть вашу реакцию.
Когда его палец касается моего подбородка, я произношу слова, которые не должна говорить, но ничего не могу с собой поделать.
— Вы сказали, что понимаете меня, — я говорю тихо. — Что ж, я хотела бы сказать то же самое насчет Вас. Мне хотелось бы понять, как вы можете заниматься подобными вещами? Как бы вы себя чувствовали, если бы кто-то пытал вашу жену у вас на глазах, чтобы добыть от вас информацию, которую вы хотите защитить ценой своей жизни. Что бы вы чувствовали, если бы кто-то стал пытать Драко, чтобы повлиять на вас?
Резкая, обжигающая пощечина.
Я задыхаюсь. Я не ожидала подобного.
Черты его лица становятся жесткими.
— Не смей говорить о моей жене, — его голос угрожающе тих, будто предостерегает меня. — Или о моем сыне. Это тебя не касается…
— Ну, да, конечно, я не должна упоминать вашу семью, иначе ситуация приобретает слишком личный характер, не так ли?
— Что вы хотите этим сказать? — Ледяным голосом спрашивает Люциус.
Не знаю почему, но я хочу все объяснить. Хочу, чтобы он понял, что мне известно, кто он на самом деле.
— Как только я говорю что-то, что касается лично вас или вашей семьи, вы моментально становитесь жестоким по отношению ко мне. Стоит мне упомянуть вашу семью или назвать вас по имени, либо попытаться воззвать к вашей совести и человечности, как вы сразу же обрываете меня, заставляя молчать, не подпуская меня ближе.
— Неужели? — Его лицо ничего не выражает. — Что ж, если вам так нравится заниматься психоанализом со мной, возможно, вы хотите еще что-то добавить?
Он провоцирует меня. Он искушает меня продолжить.
Что ж, если он хочет объяснений, он их получит.
— Если вы установите с кем-то близкие отношения, то уже не сможете как следует выполнять свою работу, потому что будете эмоционально привязаны к кому-то. И именно поэтому вы всегда абстрагируетесь от реальности, когда пытаете меня, а вовсе не потому, что вы бесчувственный монстр.
Он ухмыляется.
— А почему вы так уверены, что я не бесчувственное чудовище? Вы ведь
