Краем глаза наблюдаю за ним, и на мгновение кажется, будто он хочет мне что-то сказать, но вместо этого он отпускает меня, отходя назад. Я сползаю по стене на пол. Униженная и смиренная.
Он отворачивается, проводя рукой по волосам, но я не вижу выражения его лица.
А когда он поворачивается вновь, его взгляд ничего не выражает, а на лице непроницаемая маска. И голос…холодный и резкий.
— А теперь, вернемся к предмету нашего обсуждения.
* * *
— Кто ты? — он задавал этот вопрос на протяжении нескольких часов.
— Грязнокровка, — монотонно отвечаю я. — Отребье. Урод. Маггла, вырядившаяся в ведьму.
— Кто твои родители?
— Мерзкие магглы, — слезы стоят в глазах, но я не позволю им пролиться в его присутствии.
— Кто твой хозяин?
— Волдеморт. — Если он думает, что я еще хоть раз расплачусь перед ним, то пусть катится в ад.
— Что прости?
Делаю глубокий вдох, и ноющие ребра напоминают мне о том, как он заставил меня согласить с ним во всем.
— Темный Лорд.
— Кому ты должна подчиняться?
— Тем, кто выше меня, — слезы жгут глаза, но я не дам ему увидеть их. Никогда.
— И кто же выше тебя?
Еще немного и все закончится.
— Те, у кого чистая кровь.
Все. Боже, кажется, это длилось вечность, но, в конце концов, закончилось.
Он улыбается. Думаю, это одна из настоящих улыбок этого ублюдка.
— Я знал, что ты сломаешься, — он усмехается, и его голос такой тихий. — Кажется, я был прав, не так ли?
Чувствую себя так, будто я мертва.
Господи милостливый, позволь мне увидеть, как Люциус Малфой страдает. Как он корчится в муках и агонии и молит о пощаде…
— Ты не собираешься ответить мне, грязнокровка? — спрашивает он, растягивая слова. — Я прав? Ты сломлена?
— Да, — отвечаю сквозь стиснутые зубы.
Позволь мне увидеть его смерть…
Он улыбается еще шире, и меня охватывают ненависть и стыд.
— Хорошо.
Люциус отходит от меня, указывая палочкой на пол, где в мгновение ока появляются чашка супа, кусок хлеба и кубок с водой.
— Прошу. Ты должно быть голодна.
Пошел к черту.
Хотя нет, ад слишком хорош для него. Его вышвырнут оттуда, едва он успеет переступить порог.
— Когда закончишь, можешь поспать. Думаю, тебе стоит побыть здесь некоторое время. Я еще не закончил с тобой. Мне хочется убедиться, что ты действительно усвоила урок.
Что ж, это еще не конец. И это никогда не закончится.
Он проводит пальцем по моей щеке, и я шарахаюсь от него. Он ухмыляется.
— Сожалею, что не могу остаться с тобой, у меня есть очень важное дело. Между тем, желаю тебе приятных сновидений.
Он достает из кармана маленький ключик.
— Главный зал.
Едва слова срываются с его губ, как ключик озаряет комнату красным светом, и последнее, что я вижу перед тем, как Люциус растворяется в воздухе, — это ухмылка на его лице.
Я медленно ложусь на пол.
Господи, позволь мне увидеть, как он страдает, и я буду благодарить за это вечно. Аминь.
Как он смеет? Как… как черт побери, он смеет? Я ненавижу его, и его гребанные чистокровные замашки, его самодовольство и лицемерие. Ублюдок, какой же он ублюдок…
Я беру поднос с едой и бросаю его в стену, равнодушно глядя, как он врезается в стену и падает на пол, вода разбрызгивается в стороны, а кубок катится по полу.
Немигающим взглядом смотрю на пол, больше всего на свете мечтая, чтобы свет исчез, позволив темноте поглотить меня.
Глава 9. Антракт
Как ты хороша! В гневе еще лучше, чем в покое. Я не прошу у тебя любви. Отдай мне себя и свою ненависть; отдай мне себя и эту дивную злость; отдай мне себя и это обворожительное презрение; я буду доволен. Чарльз Диккенс, Тайна Эдвина Друда, перевод О. Холмская.
Крики. Крики разрывают мой разум, стучат у меня в ушах, крики душ, попавших в самые жуткие пучины ада, и самый страшный звук в мире — детские крики. Мне жаль, мне так жаль, жальжальжаль… смех, ужасный, низкий, насмешливый, я знаю его слишком хорошо… и потом все меняется. Высокий. Безудержный. Холодный. Волдеморт, нет нет нетнетнетнет, не заставляйте меня, я не могу, я все потеряла, Люциус забрал все, так что еще вам от меня нужно? Голос Рона «Не лги мне». Он не понимает…крики детей стихают, но смех Волдеморта становится громче, безумнее, пожалуйста, это не моя вина, я не хотела этого, не заставляйте меня, я не могу, я не буду грязнокровкагрязнокровка «Гермиона!» грязнокровка -
— Нет!
Резко сажусь в постели, слезы текут по моему лицу, я вся дрожу и не могу дышать, я не могу…
Пожалуйста, не заставляйте меня выбирать!
Чьи-то руки хватают меня за плечи. Я отбиваюсь от них, и о Боже, что происходит?
— Гермиона, это я!
Замираю, вглядываясь в лицо напротив меня. Все плывет перед глазами, но постепенно становится четче и четче, и мое сердце начинает бешено стучать, когда я, наконец, вижу лицо перед собой.
— О, Боже, Рон!
Бросаюсь ему на шею, крепко обнимая, и он прижимает меня к себе, касаясь губами лба. Я глубоко и тяжело дышу, пытаясь придти в себя. Это всего лишь кошмар. Глупый кошмар.
— Все хорошо, Гермиона.
Делаю глубокий вдох, отгоняя прочь остатки кошмара, а потом слегка отстраняюсь от Рона, чтобы рассмотреть его повнимательнее. Пальцами провожу по его длинному носу, впалым щекам и порезам и синякам.
— Тебе лучше? — спрашивает он.
Я убираю руки от его лица, чувствуя себя неловко.
— Да, это был всего лишь кошмар, вот и все, — оглядываюсь вокруг, чтобы понять, где я, и понимаю, что я все еще в этой маленькой комнате, но теперь здесь светло. Красный приглушенный свет. И к счастью, кроме нас с Роном, здесь никого нет.
Он ободряюще сжимает мою ладонь, и это настолько в его добродушном стиле, что я не выдерживаю, и начинаю рыдать.
— Что такое? — В его голосе отчетливо слышны панические нотки, — Что случилось?
Я прячу лицо в ладонях.
— Прости меня, Рон.
— За что?
Рыдания становятся сильнее, и я чувствую, как по моим пальцам текут слезы.
— П-прости меня за все, — слова вырываются из меня с рыданиями. — Прости за то, что я п-позволила им себя поймать. Прости за то, что я сдала тебя и Гарри. Прости, что они пытали тебя, чтобы заставить меня говорить. Прости, что отрезала тебе палец…
Я начинаю всхлипывать так сильно, что едва могу говорить. Я прижимаю пальцы к глазам в попытке остановить поток слез, но ничто не может остановить их.
Он убирает мои руки от лица.
— Послушай, — решительно начинает он, — тебе не за что просить прощения. Мой палец в порядке, видишь? — Он отставляет палец и демонстрирует его мне, сгибая и разгибая, и у меня вырывается смешок. — Они применили Империо. Что ты могла сделать? И разве это была твоя идея — пытать меня, чтобы расколоть тебя?
Я слабо качаю
