И пылай вновь и вновь
Для других, моя Звезда!
***
Он опять видел сны. Полные тепла и света, радостной, захлёбывающейся жизни. Сны, в которых всё пошло иначе. Сны, где они живы. Он не хотел, чтобы утро наступало. Не желал возвращаться в страшную реальность, в которой не было её.
Арей шёл по заснеженному лесу, в окружении высоких елей и сосен — седых, как его волосы. Глядя на тянущиеся вверх пушистые кроны, барон мрака вспоминал о крохотной ёлочке, росшей в овраге на Запретных землях. Её тоненький ствол, зараженный паразитами, заключённый во мрак. Он спас её тогда, взмахом тяжёлого клинка подрубив деревья вокруг и поместив малютку в колонну света. Он знал, что ель смогла пробиться к жизни, к теплу, к солнцу. А он сорвался во мрак.
День сменялся другим, сплетая кружево долгих лет. Арей безуспешно искал Яраата. Он вдоль и поперек исходил всю землю, и каждый, кто попадался ему на пути, погибал под ударами знаменитого двуручника. Барон мрака не щадил никого, убивая без разбору, без жалости, без сожаления. Он шёл дорогой мести, оставляя за собой жуткий след из мёртвых тел стражей мрака, людей, магов. А вместе с ними тянулся шлейф грязных слухов, догадок, легенд. «Слишком злой для зла», говорили про него.
Подлость мрака часто оборачивается даже против его верных слуг. Вот и Яраат, совершивший страшное предательство, так и не получил своей награды. План Лигула работал безотказно: сразу же после убийства жены и дочери Арея за оборотнем начали охоту наёмники из Нижнего Тартара. Вынужденный скрываться, обманутый, озлобленный, Яраат на многие сотни лет затаил гнев на горбуна и его приспешников. Он появлялся из ниоткуда, воруя всё новые артефакты, поддерживающие его силы, и так же бесследно исчезал. Месть Арея затянулась на несколько веков.
Но тогда барон мрака не мог всего этого знать. Его душила бессильная ненависть, он сгибался под тяжестью горя и невосполнимости своей утраты. Стараясь хоть на время притупить боль, он опускался всё ниже.
Арей топил горечь в запыленных бутылях с крепким алкоголем, заглушал её опиумным дурманом. Он побывал в самых дурных заведениях, какие только существовали в мире, участвовал в самых гнусных делах и якшался с мерзейшими существами.
Однако ничто из этого не способно было надолго вырвать его из реальности. Реальности, в которой он ежедневно по частям терял Пельку. Эти потери проявлялись в том, как он постепенно забывал её запах, ощущение шёлка её волос, теплоту дыхания. Серебристые переливы смеха в его голове медленно смолкали, стирались очертания дорогого лица. Каждый раз, закрывая глаза, он мечтал, что больше не проснется. А, проснувшись, на долю секунды надеялся, что всё это ему привиделось. Только время шло, и с каждым ударом сердца он накапливал те части их общей жизни, что пропали без вести, ушли навсегда.
Но его любовь по-прежнему ярко пылала. Барон мрака похоронил жену и дочь, но не свою любовь к ним. И постепенно к нему пришло осознание: окончание жизни не означает конец любви. Его просто не существует, и чувство продолжает пульсировать внутри, не принося облегчения. Лишь напоминая, что любить уже больше некого.
Сначала Арей забыл, как они выглядели при жизни. Растворились в тумане десятилетий тонкие черты Пельки и милые кудряшки Миры. На смену им пришли два жутких образа, и много лет во сне и наяву они являлись к нему такими, какими он увидел их в последний раз — обезображенными, изломанными трупами. Они пугали его, заставляя корчиться от рыданий, выкрикивать страшные проклятья и бежать, сломя голову, на другой конец света, во мрак, в хаос, в распутство — прыгать в какую угодно бездну, лишь бы там, на самом дне, хоть на миг забыть жуткие видения.
Потом исчезли и они. Остались лишь сплетенные из снов и наркотического дыма тени, проявляющиеся из мглы, когда барон мрака балансировал на самой границе сознания между явью и бредом. Не являясь человеком, он был способен так глубоко погружаться в галлюциногенные сны, что мог пребывать в этом состоянии несколько суток.
И миражи, что посещали его, то сменялись быстро-быстро, как картинки калейдоскопа, закручиваясь в причудливые узоры и полыхая яркими цветами, то тянулись мучительно медленно, гипнотизируя и погружая в транс. Он видел Эдем и стражей света со слепящими крыльями за спиной, но когда распахивал свои, то они оказывались угольно-черными, а через секунду кончики перьев вспыхивали, и налетевший ветер раздувал огонь.
Арей камнем летел вниз, взмахивая пылающими крыльями, но перед самым падением земля разверзалась перед ним. Мечник врывался в пахнущую серой расщелину, и плиты смыкались над его головой, а затем вдруг начинали раскалываться и падать сверху ему на голову. Тогда он слышал леденящий душу женский крик, плач ребёнка, страшный хруст раздавленных костей и жуткое хрипение. Так хрипит умирающий в агонии человек.
Во тьме Арей кидался к источнику звука, но вдруг всё стихало, а впереди загорался яркий свет. Он бежал к нему, задыхаясь, боясь не успеть, и оказывался на живописной полянке. Той самой, где они всей семьей так любили проводить погожие дни. Впереди, у самой кромки воды, играла Мирослава. Барон мрака кидался к дочери, но чем быстрее он бежал, тем больше она удалялась от него. Он слышал её смех и забавный лепет, видел, что солнце игриво путается в тёмных завитках на макушке, но не мог добраться до девочки.
— Мира! — кричал он, и тогда малышка оборачивалась.
Её пухленькую левую щёку пересекал рваный шрам, доходивший до края губ. Она вставала на ножки и сама шла к отцу, протягивая руки, и чем ближе она подходила, тем явственней он различал четыре большие раны у неё на груди. Мечник вскрикивал и отворачивался, убегая прочь, но слышал, что Мира продолжает идти за ним и, плача, звать папу.
Он выбегал на склон холма, под которым неспокойно бурлила река, и бросался вниз, погружаясь в ледяные тёмные воды. Илистое дно принимало его в свои объятия, он закрывал глаза, а в уши начинали ввинчиваться голоса: противный визгливый говорок Лигула, низкий, красивый тембр Кводнона переплетались с его собственным свистящим шёпотом: «У смертных ты приобрел статус бога! Твой свет нам ничего не даёт, ничего… Кводнон, Арей хочет вернуться к свету! Ты стал хуже летать… Убирайся к своим светлым! Только они тебя не возьмут! Мы построим новый мир, лучше, совершеннее Эдема… Мы называем это «дарх», он из недр Тартара, с самого его дна. Возьми!.. Мы разрушим союз человека с его Создателем. Нет! Он слышит нас, он любит нас, он ждет. Есть ещё надежда на прощение, если мы изменимся сами!».
А когда
