— Начнём по новой? — саркастично поинтересовался Глеб.
— Нет. — Лена тряхнула цветными косами, отталкиваясь от двери и подходя ближе, чтобы взглянуть ему в лицо. — Пойми ты, наконец, мы с Жанной не хотим быть тебе няньками или кем-то в этом роде. Мы просто беспокоимся о тебе, ты… ты нам не чужой, Глеб.
Бейбарсов повернулся к ней, вскинув бровь.
— Я польщен. Столько лет спустя услышать, что ты кое-что значишь для своих сестер… Ладно, ладно, Ленка, не злись. — Он примирительно поднял руки. — Я бы хотел сказать, что рад вашему неравнодушию, но не уверен, что вообще что-то чувствую по этому поводу. Я слишком привык быть один, и тебе это известно, ты ведь и сама такая.
Свеколт покачала головой:
— Я избирательна в своих связях, но я не одиночка, Глеб. Я люблю, я любима. А в тебе после всего произошедшего, кажется, осталась одна только горечь, одна ненависть. Как ты не понимаешь — она тебя убивает.
Глеб посмотрел на неё долгим взглядом и тихо возразил:
— Ты ошибаешься. Моя ненависть меня спасла.
— Тогда, много лет назад, на Алтае — возможно. Но, как ты сам говорил, всё давно в прошлом. Жизнь меняется, ты изменился… Перестань цепляться за то, что давно ушло! Отпусти Таню Гроттер.
Он усмехнулся и качнул головой — отросшая челка снова упала ему на глаза.
— Не могу. Я не могу, Ленка. Она въелась в меня, пустила во мне корни, понимаешь? Она давно стала кровью в моих жилах, потом на моём лбу. Лучше я буду несчастен рядом с ней, чем счастлив, но без неё.
Лена смотрела на него распахнутыми глазами. Горький излом бровей выдавал крайнюю степень боли и волнения, которые захватили девушку. Она отступила, и с её ресниц упали две тяжёлые слезы. Глеб никогда, на разу за все эти годы, не видел Лену плачущей: даже когда они бежали по страшному ночному лесу от мертвяков, насланных старухой, даже когда огонь в печи, где они ночевали, буквально выкручивал внутренности, даже когда они спали в рассохшихся гробах среди зловонных останков.
А теперь она плакала, увидев всё отчаяние и обреченность его любви. И это укололо его, добавилось к тому огромному монолиту страданий, что денно и нощно прокручивался у него в груди, царапая лёгкие острыми краями.
***
До кабинета Сарданапала Глеб добрался уже ближе к полуночи. Ему всё-таки пришлось столкнуться с бывшими однокурсниками. К удивлению Бейбарсова, приняли его гораздо лучше, чем он рассчитывал.
Шурасик тепло улыбнулся и пожал ему руку. Семь-Пень-Дыр фамильярно хлопнул по плечу и, подмигнув, отвел в сторону:
— Слушай, я сейчас на Лысой Горе заправляю большими делами. Ты только дай знать, я тебя приму в свою команду. Твои навыки нам могут пригодиться.
Глеб красноречиво скосил глаза на руку Дыра, всё ещё нагло лежащую на его плече, и тот сразу убрал её.
— Заправлять большими делами — это быть шестёркой вампирской мафии? — уточнил Бейбарсов. — Если да, то, увы, я вынужден отказаться: это для меня слишком высокий уровень.
Семь-Пень-Дыр нахмурился, понимая, что бывший некромаг знает о его делах гораздо больше, чем остальные. Мысленно сделав себе пометку выяснить, кто слил Бейбарсову эту информацию, он пожал плечами и отошел.
К нему тут же, цокая каблуками, подплыла Гробыня Склепова, сияя самой ослепительной из своих улыбок.
— Кусайпесиков, какие люди! Как твоё ничего?
Глеб заверил, что его ничего вполне себе, и что лучше бы Гробыня беспокоилась о «ничего» своего супруга.
— Что ты, Пинайжирафиков, у Гуни всё как надо! И у меня тоже! Смотрел нашу с Грызианкой передачу?
— Нет, Трупенция, я слышал. Однажды чуть не поседел от звуков, которые издают хмыри в период спаривания. Я уже было удивился, но оказалось, это твой смех — зудильник сам сработал, поймав вашу передачу.
Гробыня хмыкнула. С одной стороны, она не любила, когда в битве сарказма побеждала не она. С другой, приятно хоть иногда встретить достойного соперника.
Только Глеб облегчённо выдохнул, вырвавшись из плотного облака склеповских духов, как его окружили Жора Жикин, Дуся Пупсикова и Верка Попугаева.
— Привет, Глеб! Мы слышали о том, что тебе вернули магию. Как оно, без некромагических штучек? — поинтересовалась Попугаева.
Бейбарсов признал, что без «некромагических штучек» ему живется тоже неплохо.
— Хорошо выглядишь, — пропела проходящая мимо Ритка Шито-Крыто.
— Да! — подхватил Жикин, пальчиком помяв бицепс Глеба. — Ты качаешься?
Глеб вежливо отвел от себя Жикинский палец, поясняя, что качаются лопухоидные быки из охранных агентств. Жора важно закивал, соглашаясь: он всегда поддакивал тому, кого считал более авторитетным.
— У тебя тоже красивые мышцы, — вдруг вставила Дуся Пупсикова, глядя на Жикина и краснея.
«Ууу, всё ясно!», подумал Бейбарсов, бочком протискиваясь к выходу. Одновременно он пытался осмыслить две вещи: что могло связывать Жикина и Пупсикову и где последняя разглядела у Жоры мышцы.
По дороге к кабинету академика бывший некромаг встретил ещё с десяток знакомых. Кто-то радостно хлопал его по плечам или пожимал руку, кто-то буравил настороженным взглядом, помня о том, что Глеб творил прежде. Но всё равно какое-то странное чувство против воли разливалось у него в груди: старый-добрый Тибидохс, старые-добрые однокурсники. Приятная, тёплая ностальгия.
Добравшись, наконец, до больших двустворчатых дверей, охраняемых сфинксами, Глеб дважды постучал. Створки распахнулись, и он очутился в уютном полумраке кабинета. Сарданапал сидел в своём любимом кресле. Его цветные усы привычно боролись с бородой, пытаясь завязаться вокруг неё бантиком.
— Не ожидал твоего возвращения так скоро, — спокойно заметил академик, но что-то в его мудрых глазах, поблескивающих за стеклами очков, говорило: он не исключал подобный исход.
— Я тоже, — подтвердил Глеб, уже привычно усаживаясь напротив.
— Значит, ты не смог, — констатировал Сарданапал.
В его голосе не было осуждения, но Бейбарсова всё равно окатило жуткой волной стыда и презрения к себе. Однако он выдержал взгляд старика, отвечая:
— Да. Простите, я вас подвёл. Но я отправлюсь туда завтра.
Сарданапал подался вперёд, упирая о стол сцепленные в замок руки, задумчиво разглядывая молодого мужчину перед собой. Даже его беспокойные усы перестали трепыхаться: точнее, левый ус, зависнув в воздухе, отражал состояние хозяина, тогда как правый по-прежнему донимал белоснежную бороду. Отщелкнув его пальцем, академик произнес:
— Нет, Глеб. Ты больше не поедешь на Алтай, по крайней мере, пока. Ты ещё не готов… подожди, не перебивай меня! Ты не готов! Я предполагал это, но теперь убедился окончательно. Как заразу вытравливают из себя постепенно, так и ты должен исцеляться медленным темпами.
Бейбарсов гневно сдвинул брови. Он кипел от ярости и бессилия, и спокойный тон Сарданапала, его понимающий взгляд никак не улучшали
