А бывший некромаг проносился над океаном, овеваемый пронзительным ветром, и губы его жгло: на них, как клеймо, стоял поцелуй рыжеволосой девушки.
Бейбарсов не понимал её. Он и себя не понимал: после такого поцелуя он просто взял и отпустил её. Разжал руки, позволил уйти. Разве сделал бы он подобное ещё год или два назад? Нет, Сарданапал прав: в нём происходят изменения. Но одному лишь Глебу было известно, чего это стоит.
Остаток ночи и половину следующего дня Глеб провёл в своей комнате. Он боялся выйти наружу, боялся своих мыслей и желаний, боялся не справиться с океаном страстей и эмоций, что бушевали в нём. Запутавшийся, возбуждённый до крайности физически и морально, он метался в тесном пространстве от стены к стене, пытаясь понять, что могло двигать Таней, когда она потянулась к его губам. Он знал, он чувствовал — она хотела этого, очень хотела. Её тёплый растерянный взгляд, судорожный выдох, её губы рассказали ему куда больше, чем того желала хозяйка.
Значит, она что-то испытывала к нему. Возможно ли?…
Нет.
Глеб усмехнулся: какой же он дурак. Таня Гроттер обручена с Валялкиным, Таня Гроттер любит своего нелепого маечника. Они уже так давно вместе. А поцелуй… Виной всему вечер, будящий воспоминания, будоражащий прежние чувства. Ночь, немного алкоголя, щепотка ностальгии и безумные танцы. Возможно, окажись рядом Жикин, Таня поцеловала бы и Тибидохского донжуана, но рядом оказался он, Глеб.
Прежде одна только мысль о том, что Таня могла любить другого, делала Глеба безумным, заставляла сходить ума от ревности. Это тошнотворное чувство и сейчас вскипало в горле, мешая дышать. Но раньше, когда он считал себя нежеланным, Бейбарсов становился несдержанным, неуправляемым, и предпочитал нападать. Как дикий зверь, он колол, и ранил, и причинял боль — что угодно, лишь бы вызвать ответные эмоции, по накалу и силе способные приблизиться к его страстному, слепому обожанию. Сейчас же от тех чувств осталась только острая боль — она терзала невидимым кинжалом каждый раз, когда мужчина думал о том, что нелюбим.
Но прежнее агрессивное желание обладать ею против воли, подавлять её постепенно притупилось по мере того, как Бейбарсов всё больше менялся. Будто вылепленный из мягкой глины, не из мрамора, он пластично извивался, преображаясь в кого-то с похожей формой, но с другим содержанием.
Он всё ещё был огнём.
А она всё ещё была хрупким деревом.
Но Глеб менялся, потому что вопреки всем доводам разума, вопреки лучшим сторонам натуры, говорившим не быть эгоистом, вопреки мнению большинства — он хотел быть с Таней и в глубине души не готов был отказаться от неё.
Он до сих пор был без ума от Тани, но теперь отказывался предъявлять на неё свои права, как на вещь. Она была человеком, живым существом, и если прежде его волновали все её желания, кроме одного — кому отдать своё сердце — то теперь всё изменилось: это стало самым важным. И если она выбрала не его, так тому и быть.
Одно Глеб Бейбарсов знал наверняка: его собственное сердце навсегда принадлежит Тане Гроттер.
***
Прошло больше недели с той неожиданной встречи у пляжных скал.
Как назло, у Глеба выдались довольно спокойные дни, академик не посылал его на задания, и бывший некромаг добровольно практически замуровал себя в собственной комнате. Несколько попыток выйти за пределы четырёх стен оканчивались неизбежным столкновением с Таней.
Оба вежливо здоровались, старательно делая вид, что ничего не случилось и они просто старые товарищи и добрые коллеги. Однако за те несколько секунд, что их тела оказывались параллельно друг другу в замкнутом пространстве коридора, между ними пробегали потрескивающие искры. И вот это игнорировать получалось уже плохо.
Обычно после подобных встреч они или шли каждый по своим делам, но вечером неизбежно сталкивались вновь, когда в разных концах хлопали двери спален — его и её.
И тогда всё становилось совсем плохо.
Бейбарсов с трудом мог спать по ночам, зная, что всего лишь в нескольких метрах по коридору лежит Таня. Её образы — в драконбольном комбинезоне, выпускном платье, без платья — преследовали его, как наваждение. Он ворочался на жёсткой койке, в бешенстве сжав зубы. Безумное, болезненное желание обладать, напоминающее прежние дни, когда он шёл на поводу у своих страстей, вновь захватывало мужчину, и он из последних сил заставлял себя продержаться до рассвета, вцепившись в смятые простыни и не решаясь опустить руку ниже. Если он позволит себе хотя бы одну разрядку, держа в голове образ рыжеволосой ведьмы, его терпению придёт конец.
Поэтому Глеб не давал себе подолгу думать о Тане, о том, что он хотел бы сделать с ней в этой комнате, на этих смятых простынях.
Ночная бессонница привела к тому, что теперь он спал почти весь день, стараясь отдохнуть от эмоциональной перегрузки. Шла уже вторая неделя этого неадекватного режима полузатворника-полупсихопата, стоял тёплый вечер конца июня, когда в комнату бывшего некромага осторожно постучали.
Заспанный, он выпустил из перстня искру, одновременно натягивая рубашку. В открытую дверь шагнул Сарданапал, и Глеб расслабился.
— Академик, — кивнул он.
Старый маг с любопытством оглядел спартанскую обстановку комнаты, практически казарменный порядок которой нарушали только лежащие на всех видимых поверхностях книги, и ухмыльнулся. Правый, более шкодливый ус академика взвился вверх, пытаясь сбить с носа очки.
— Что-то случилось? — поинтересовался Бейбарсов, с трудом подавляя зевок.
— Я ни разу за этот год не навещал тебя, — спокойно улыбнулся Сарданапал, но бывший некромаг чувствовал, что вовсе не это было причиной визита.
Предложив академику большое кресло, стоящее у стола, Глеб расположился напротив, сцепив руки в замок и ожидая, пока старик устроится поудобнее.
— Знаешь, твоё кресло гораздо комфортнее моего, — хмыкнул Сарданапал. — Откуда оно, позволь полюбопытствовать?
— Месяц назад телепортировал из одного купеческого дома в Сибири, — пояснил Глеб. — Пустяковый светлый артефакт: любому, кто в него усядется, кресло покажется самой лучшей и удобной мебелью на свете. Для кого-то сиденье будет мягким, для кого-то — жёстким, с прямой спинкой или с изогнутой, с ручками или без — такая вот приятная мелочь.
— Ещё два года назад кто мог предположить, что в комнате Глеба Бейбарсова вместо вуду-литературы и тёмных артефактов будут стоять вещи со светлой аурой? — улыбнулся академик.
— Дела прошлые, дела давние, — усмехнулся бывший некромаг.
— Но не для всех, — посерьёзнел Сарданапал: — Глеб, Магщество недовольно тем, что ты вернулся в мир магов.
— Как будто оно хоть чем-то бывает довольно, — резонно заметил Бейбарсов. От его сонливости
