— Искрис фронтис максимус! — выпуская из перстня яркую тёмную искру.
И одновременно обратным хватом нанёс уже поднимавшемуся сопернику огромную рваную рану напротив сердца. Уже почти коснувшаяся Глеба сталь клинка встретилась с заклинанием и рассыпалась прахом. Детина с грохотом упал на каменный пол, разделённый на три части чёрными и белыми плитами.
Повернувшись, Бейбарсов встретился с одобрительным взглядом Сарданапала. Его белоснежная борода обвилась вокруг шеи, подобно меховому воротнику.
— Недурно, — произнёс старый маг, и из его уст это была наивысшая похвала. — Итак, сегодня ты наглядно убедился в том, какие преимущества даёт спаренное ведение боя. Разумеется, подобная тактика требует опыта, навыков и незаурядных умений, но при этом она безусловно эффективна. Ты всё ещё изучаешь теорию ратной магии?
Глеб кивнул, пытаясь отдышаться.
— Что ж, думаю, на этом академических знаний пока достаточно. В следующие несколько дней я предлагаю тебе немного отдохнуть от книг и сосредоточиться на практической стороне вопроса: наши занятия теперь будут носить исключительно прикладной характер, что потребует очень много сил. Поэтому мы закончим на сегодня. Отдохни, — Сарданапал улыбнулся, — сходи на свидание с девушкой — наш парк прекрасен в это время года. Главное, не забрести в болота, хмыри навряд ли будут оценены как романтическая составляющая.
Глеб усмехнулся, подбирая с пола рубашку и натягивая её на вспотевшее тело:
— Романтике, даже самой неординарной, я сейчас предпочитаю сон.
Академик щёлкнул пальцами, и лежащий на полу морок исчез.
— Должен сказать, я тебя хорошо понимаю. И одобряю. Лучше сосредоточить всю энергию на то, чтобы выиграть в предстоящей схватке.
Уж взявшись за ручку двери, Бейбарсов с сомнением поинтересовался:
— Думаете, в случае победы прекратятся попытки тёмных магов одержать верх?
Сарданапал нахмурился, а потом загадочно улыбнулся:
— Нет, разумеется. Но, возможно, тебе станет легче, потому что ты будешь уже не один.
***
Ночью Тибидохс напоминал одновременно терем богатого купца и таинственную крепость с сокровищами. Глеб неспешно шагал по гулким коридорам, вспоминая, как любил гулять здесь ещё в бытность студентом. Навстречу ему не попадалось ни живой души, ни мёртвой. Призраки и нежить давно изучили характер Бейбарсова и не желали попасть под Дрыгус-брыгус.
Ночь по-прежнему оставалась его стихией: он упивался, дышал ею, подпитывался её загадочной и опасной сущностью. Ночь ласкала его, как любовница, обнимала своими тенями. Двойственная природа Бейбарсова в это время суток расцветала во всей красе.
Как и рискованные мысли. Мысли о том, как непросто вновь погружаться в некромагическое прошлое, окунаться в разложение и тлен, пытаясь отыскать там крупицы надежды на победу. Мысли о том, как выматывают его бесконечные тренировки, когда его жестокая сущность вырывается наружу, рождая ярость, ослепляя и заставляя терять разум, с горячностью кидаясь в бой.
Мысли о ней.
Таня была центром его усталости, страсти, гнева.
От неё теперь нигде не было спасения, в замке больше не осталось безопасных мест.
Она была слишком близко, провоцируя его сорваться — он уже сорвался, тогда, в библиотеке. При воспоминании о том, что он готов был плюнуть на всё и взять её прямо там, готов был умолять её позволить — при мысли об этом у Глеба сжимались кулаки. Каким жалким дураком он был!
Но всё же кое-что не давало бывшему некромагу покоя, а именно: Таня отвечала ему. Она ласкала его губы с не меньшим пылом, она подавалась навстречу его неконтролируемым толчкам, она хотела его. Возможно ли, что это желание относилось не только к его телу?… Возможно ли раздуть эту искру до пламени?
Мысленно он вернулся на несколько дней назад, когда, выбравшись на редкую прогулку, заметил летающие над драконбольным полем фигуры. Команда готовилась к предстоящему матчу со сборной Магфорда. Ноги сами понесли Глеба туда, к нагретому белому песку.
Он остановился в тени ангаров. Метрах в ста от него Соловей хрипло отдавал распоряжения, перемежая их руганью. Глеб запрокинул голову и сощурился. Худую фигурку на контрабасе он увидел почти сразу, и его сердце моментально ускорило ритм. Объективно или нет — в воздухе Таня была прекрасна.
Резкая, порывистая, гибкая, как натянутая тетива, она разрезала воздух, почти не держась за гриф инструмента, уходила в глубокий крен, старая обойти соперника, или, завладев мячом, резко проворачивалась на контрабасе и забрасывала мяч в глотку дракона, продолжая лететь спиной вперёд — знаменитый приём, который Таня не раз исполняла на его глазах.
Судя по всему, он пришёл на поле как раз под конец тренировки. Игроки постепенно снижались, выслушивая нотации тренера, одна лишь Таня оставалась наверху, зависнув почти под самым куполом поля и задумчиво глядя куда-то вдаль. Эта картина показалась Глебу смутно знакомой, а ещё через секунду его обожгло болезненное воспоминание.
«— Я почти люблю тебя!
— Я знаю.
— И что??
— Если огонь не погаснет, дерево сгорит. Поэтому огонь, любя дерево, должен уйти. Даже если уйти для огня значит лишиться пищи и умереть. Я оставляю тебя, потому что люблю. И буду любить вечно…».
Это была великая победа в великом матче, но для Глеба всё прочее стёрлось, и триумф собственной воли был уничтожен одним-единственным «люблю» из уст Тани Гроттер.
Развернувшись, он медленно покинул поле, так и не заметив, что вслед ему смотрят печальные каре-зелёные глаза.
А теперь он шёл по коридору, думая о том, что сам себя загнал в ловушку, в дикую, безвыходную ситуацию: он не мог быть с Таней, потому что она была несвободна, потому что она не любила его, потому что он боялся разрушить её, спалить дотла. И в то же время он не мыслил жизни без неё, вдали от неё, не мог представить её с другим мужчиной или себя с другой женщиной.
Его мысли зашли в тупик, как и длинный коридор, в конце которого находились душевые и несколько спален. Глеб уже подошёл к своей, когда дверь чуть поодаль открылась. Таня Гроттер в лёгком сарафане вышла из комнаты, сжимая в руках банные принадлежности. Заметив Глеба, она дёрнулась и застыла. Её взгляд пробежал по его блестевшей от пота груди, видневшейся в распахнутых полах рубашки. Бейбарсов жадно следил за её реакцией, и вот оно — два ярких красных пятна на скулах. Не сказав ни слова, он дёрнул ручку двери
