— Гюнтер принес. Ну, тот ком с горы, с которым ты в Алхимии пил.
— А он эту хрень откуда взял?
— По всему видать, вытащил из Дома Борсоди, — терпеливо объяснила Лена. — А каким образом он это сделал, я не знаю, потому что не спрашивала, поскольку мне это нахрен неинтересно и не нужно.
— А ты уверена, что оно настоящее? — сон и недовольство Талера как рукой сняло. Он выбрался из фургона и с любопытством смотрел на свиток, который Лена все так же держала в руках.
— Я почем знаю? — пожала плечами девушка. — Поэтому я к тебе за помощью и обратилась. Подумала, что уж ты-то точно в таких вещах разбираешься.
— Правильное, мать его, решение, — одобрил идею Лены Талер. — Я подобной хуйни понаоткрывал да перечитал столько — хоть жопой ешь. Пошли за дом, сейчас костерок разведем, я кое-какие инструментики возьму — и прочтем с тобой, что этот хер моржовый Максимилиан там накалякал. Глядишь, может, и нам с тобой от этого чего перепадет, а? — Талер заговорщицки подмигнул Лене и слегка подтолкнул ее локтем.
— Перепадет, как же, держи-ка карман шире, — проворчала девушка. — При своем бы остаться. А то, как я погляжу, все эти Борсоди с Ольгердами да Гюнтерами уж такие хитровыебанные, что прям дальше некуда. Аж зло берет.
Однако шпион уже не слушал Лену, проворно спрыгнув с облучка и засеменив к кострищу за домом, где обычно Геральт варганил свои зелья и смазки. Девушка покорно побрела за ним. Талер быстро развел костерок и подождал, пока он разгорится до нужной кондиции.
— Ну, давай сюда свой талмуд, — протянул он руку за свитком.
— Ой, ты только мне гляди не напортачь, — попросила Лена, отдавая ему документ и все-таки слегка волнуясь.
— Не ссы, ща я все сделаю в лучшем виде, — попытался успокоить девушку Талер, нагревая над огнем какую-то плоскую маленькую штучку, напоминающую пилку для ногтей.
Что шпион сотворил потом, Лена толком так и не рассмотрела. Однако после недолгих манипуляций он явил ей чудо — развернутый лист с целенькой печатью на неповрежденной ленточке.
— Ух ты! — восхитилась она. — Ловко у тебя вышло.
— Ну дык! За дело взялся, сука, профессионал, — снисходительно заявил Талер, которому, впрочем, явно польстила Ленина похвала. — Ну, давай, читай, чего этот пидор там пишет? А то я без очков да еще в темноте ни хуя разглядеть не могу.
— Та-ак, я Максимилиан Борсоди, находясь в здравом уме и трезвой памяти завещаю все мои «заводы-газеты-пароходы» моему сыну Эвальду Борсоди…
— Стоп! — прервал Лену Талер. — Кому-кому?
— Сыну Эвальду. Талер, ты ж вроде у нас слепой, а не глухой.
— Я с вами скоро не только оглохну, но и ума лишусь! Потому что я сейчас чё-то, сука блядь, не понял. Ведь сынка-то Максова Хорстом зовут. А никакого Эвальда я не знаю.
— Ну извини, что вижу, то пою, — развела руками Лена. — Вот, тут еще дальше есть приписка: если мои сыновья Эвальд и Хорст хотя бы один раз за все годы после моей смерти в Бельтайн не пожмут друг другу рук, то все состояние дома Борсоди должно отойти новиградскому госпиталю Святого Вильмериуса.
— А-ху-еть! — прошептал Талер.
— И что все это значит? — спросила Лена, подождав, пока Талер придет в себя после оглашения завещания и немного успокоится.
— Как что, Ленусь, берем ноги в руки и со всей возможной скоростью пиздуем к Святому Вильмериусу.
— Ты имеешь в виду в госпиталь?
— Ну да! Сейчас я скопирую завещание, оригинал мы спрячем, а в госпитале прозрачно намекнем, что им может обломиться кругленькая сумма. Но, конечно, нам за содействие полагаются комиссионные, в размере… — Талер задумался. — Я думаю, треть от состояния старины Макса — это нормально.
— Ольгерд даст больше, — сказала Лена. — У него бабла сейчас — что у дурака фантиков, а еще он имеет до этой бумаги очень большой личный интерес. От перспектив прожить вечно у него, по-моему, разум несколько помутился, он стал очень эксцентричен, поэтому ты можешь его даже элегантно шантажнуть, например, попросить, чтобы он снарядил тебе корабль на Скеллиге в обмен на эту бумаженцию.
— Так-то оно так, но этот шальной придурок может просто-напросто выпустить мне кишки вместо конструктивного диалога, — возразил Талер. — С этими психами никогда не знаешь, как пойдет — очень ненадежные клиенты.
— Может, но не будет. Я тебе говорю, у него пунктик на мстю семейке Борсоди. Убив тебя, он похоронит свои надежды ее осуществить. И потом, не обязательно к нему идти именно тебе. Могу сходить я или вовсе Геральт, уж тому-то Ольгерд точно ничего не сделает.
— Лен, послушай, — Талер как-то странно посмотрел на нее. — Я знаю, что ты девка хорошая, нам с Роше, можно сказать, жизнь спасла, раскрыв глаза на замыслы подлеца Сиги, собственно, поэтому я и спрашиваю. Ведь эта бумага в твои руки попала, так захуям тебе с нами-то баблом делиться? Не, я понимаю, что ты за Геральта впираешься, хоть бы и с кораблем этим, но может вам бы с ним эти деньги пригодились, ну, потом, когда все закончится, и заживете вы с ним нормально и спокойно, без всей этой хрени, что тут Эмгыр с Радовидом да чародейками понавертели.
— Ну, я… — от слов Талера, который описывал такие приятные перспективы, что еще несколько часов назад казались Лене вполне реальными, у нее вдруг к горлу поступил ком, а на глаза навернулись непрошеные слезы. Она поспешно смахнула их, надеясь, что Талер ничего не заметил. — Я просто подумала, что чем быстрее вы все отправитесь на Скеллиге, тем скорее Геральт… вернется обратно.
— Что за эту бумагу попросил у тебя Гюнтер? — неожиданно спросил Талер.
— Душу, — криво усмехнулась Лена.
— Я серьезно.
— Ну так и я не шучу, — Лена посмотрела на шпиона и поняла, что он — материалист до мозга костей — ей все-таки не верит и ждет нормального и понятного с его точки зрения ответа. — Он попросил меня кое-куда сходить и кое-что сделать. И не спрашивай больше ни о чем, потому что — вот поверь — тебе это ничуть не интересно, так как ни вас, ни ваших дел никаким боком не касается.
— Ладно, все эти мажьи терки меня и вправду не ебут, — согласился Талер. — И в ваши с Геральтом личные дела я тоже не полезу — себе дороже. Но нам с тобой надо сейчас подумать о том, как бы эту ценную бумаженцию хорошенько припрятать, пока о пропаже никто не прознал, потому как есть товарищи, для которых она представляет ценность гораздо большую, чем даже для Ольгерда.
— Эвальд и Хорст! — сообразила Лена.
— Я предполагаю, что Эвальда, скорее всего, давно нет в живых, — сказал Талер. — Иначе он давно бы уже предъявил свои права
