Эредин замолчал, привычно приобняв Машу и начиная легонько поглаживать ее плечо, в то время как она подобралась под его руку.
— Ты надеешься найти в этих мирах Цири? — спросила она после недолгой паузы.
— Нет. Она наверняка сейчас ведьмачит на пару с Геральтом, изредка наведываясь в Каэр Морхен. То есть занимается тем, чем ей всегда хотелось — живет как обычная девчонка, — ответил Эредин. — Странно. Она ведь принцесса. Но по ней ведь этого не скажешь. Ее вечно тянуло в странствия. Наверное, так давало знать о себе наследие Лары. Той тоже не сиделось на месте. И конечно, статичному и холодному Аваллак’ху было не под силу ее удержать.
— А тебе?
— Я и не пытался, потому что изначально был неподходящим кавалером. Возможно, надо было попробовать. Тогда мне не пришлось бы искать осколки былого величия, роясь в куче навоза, в который ныне превратился оставленный нами мир.
— Но если в этих мирах нет Цири, то что ищем в них мы? — вновь задала вопрос Маша.
— Исследуем. Потому что имеем такую возможность. Согласись, глупо сидеть на одном месте, если имеешь возможность посмотреть, что делается в других мирах.
— Но ты и твои эльфы — воины, а не ученые.
— Потому что мечом и добрым словом можно добиться гораздо большего, чем просто добрым словом.* А вообще неверно судить о нашем отношении ко всем лишь по миру Цири. Ведь именно люди ее мира доказали эльфам, что единственный язык общения, возможный между нами — это лязг стали. Следовательно, и понимать собеседника они начинают лишь тогда, когда чувствуют ее холод на своем горле. Поэтому я и говорю с ними на понятном им языке. И возвращаю им то, что они посеяли. Ударивший в спину не заслуживает пощады. И уж конечно не имеет ни шанса на доверие. Они всё такие же, — Эредин скривил тонкие губы в гримасе отвращения. — Нападают исподтишка, наваливаются скопом на одного и испытывают удовольствие, пиная поверженного. И они же готовы ползать на брюхе, униженно скулить и лизать сапоги тому, за кем сила. Предадут за медяк, укусят даюшую руку, потому что в большинстве своем всё так же ущербны, тупы и ненавидят всех на свете, а себя — более всех, — от расслабленного спокойствия Эредина уже не осталось следа, а он продолжал: — Их короли грызутся из-за пяди земли, развязывая войны и посылая свой народ на убой из-за мелких личных целей, но конечно прикрываясь высокими словами о всеобщем благе; их маги и магички готовы хоть гулю отсосать — лишь бы поближе подобраться к власти, их народ в основной своей массе — грязное оскотинившееся быдло, потому что таким легче управлять: они никогда не задают лишних вопросов, ведь ими движет лишь одно стремление — всего лишь наконец наестся досыта. Но главным бичом своего мира они все равно считают Дикий Гон, традиционно сваливая все свои беды на нас. И отыгрываясь за свой страх на оставшихся в их мире seidhe: устраивают погромы, грабят, насилуют, убивают. Ведь то, что считалось бы преступлением и за что пришлось бы ответить, расценивается как подвиг, если перед тобой враг. И неважно, что этот враг формально определяется лишь по форме ушей, а на самом деле — потому что он просто не в силах дать достойный отпор ошалевшим от вседозволенности скотам. Но при этом тупые dh’oine почему-то не хотят взять в ум, что раз идет война, то и их щадить никто не будет, и ужасаются зверствам эльфских партизан, напрочь забывая, что творили сами, — Эредин вздохнул и добавил уже спокойнее. — Этот узел противоречий не развязать. Эльфы и люди никогда не будут жить мирно. Но начали эту войну не мы. Расплодившимся во множестве людям было нужно место, а эльфы им мешали. Вот и случился Раупиннек с резней в Лок Муинне. Раньше я хотел вернуть им этот должок, дотла выжечь гнойник, в который превратился наш старый мир, оставить на его месте лишь пыль и пепел… Но потом кое-кто сказал мне, что жизнь можно потратить на нечто более приятное и полезное, чем война с тараканами. Так что, мы просто заберем своих. А dh’oine пусть остаются сами с собой и делают что хотят. Может, сожрут друг друга, может, инстинкт самосохранения наконец возобладает, и они поумнеют. Теперь мне на это наплевать.
— Значит, у тебя нет ненависти к людям, населяющим другие миры? — осторожно спросила Маша.
— Они мне безразличны, — пожал плечами Эредин. — До тех пор, пока не пытаются вмешиваться в наши дела. Но мы научились быть настороже с представителями твоей расы, чтобы всегда успеть ударить первыми.
— А как же я? Мне ты тоже не доверяешь?
— Ты — дело другое. Ты доказала свою верность лично мне в ситуации, которую нельзя ни спланировать, ни подстроить. И теперь я знаю, что из всякого правила есть исключения.
— А-а, — ответ явно порадовал Машу, и она отважилась задать
