– Демьянушка мой! – снова воскликнула тетка Лукерья. – Сыночек родименький! Как же хорошо, что ты пришел, чтобы принять мое последнее благословение да закрыть мне глаза! Умру я счастливой, потому что ты будешь со мной в мои последние мгновения! Подойди ко мне, склони колени, я тебя благословлю!
Она воздела руку для крестного знамения, однако Демьянушка отшатнулся с таким ужасом на лице, что его красивые черты на миг показались уродливыми. Ольгушка так испугалась этого мгновенного преображения, что на всякий случай быстро перекрестилась, – и вдруг красавца словно какой-то неведомой силой отбросило к стене! Он не удержался на ногах, упал… ноги его мелькнули в воздухе, и Ольгушка глазам не поверила, увидев, что на ногах его не сапожки черные, а… птичьи лапы троепалые размером в человечью стопу! Птичьими лапами ноги его заканчивались!
«Значит, это его следы я под окном видела! – смекнула Ольгушка. – А бедной тетушке померещилось, что это следы сапог ее Демьянушки! От тоски по сыну померещилось!»
– Ничего ей не померещилось, – огрызнулся пришелец, поднимаясь, и Ольгушка только сейчас разглядела, будто одеяние его диковинное – это никакая не шуба, а длинная зеленая шерсть, которая клочьями спускалась с его тела. – Это она тебе так сказала… о да, знаю я, что много чего она тебе наговорила, а ты и уши развесила! Нашла кого слушать! Нашла кого жалеть! Нашла бедную тетушку! Ты вот меня выслушай! Я тебе всю правду открою!
– Демьянушка, родненький! – зарыдала тетка Лукерья. – Нет! Смилуйся надо мной! Пощади меня! Не говори ничего! Я ведь ради тебя, только тебя ради… Демьян, смилуйся!
– Не зови меня этим глупым именем! – взревел незнакомец. – Имя мое – Демон! Не Демьян, а Демон! Ты волю мою не исполнила, эту девку со свету не сжила – а теперь я хочу, чтобы она всю правду о тебе услышала. Видно, мало ей известия о том, что ты ее отца с матерью убила. Она еще и жалеет тебя, неразумная! Пусть же откроется ей та ложь, которую ты скрывала, пусть она возненавидит тебя так же, как ты ее ненавидела. И если после этого не придушит она тебя своими собственными руками, не даст волю своей злобе, я убью и ее, и тебя. Слушай же!
Случилось это, когда Лукерья Митяхина была совсем молоденькая – едва ли исполнилось ей семнадцать…
* * *– …Семенов. Мужчина восьмидесяти лет, острый коронарный синдром, болевые ощущения купированы, отказался от госпитализации.
– Урень. Одна женщина с нарушением мозгового кровообращения, в коме, в реанимации в центре интенсивной терапии. Еще мужчина… позднее обращение…
– Оль, ну ты как?
Она открыла глаза.
Высокий белый потолок, светло. Нет липких сумерек… нет Игоря!
Над Ольгой склонялся Кирилл Поликанов – старинный друг.
– А ты откуда здесь взялся? – растерянно спросила Ольга.
– Я здесь работаю, ты забыла? – не менее растерянно ответил Кирилл.
– Ты что, на «Скорую» перешел?
– Нет, я по-прежнему в центральной реанимации.
– А я что здесь делаю?!
Ольга огляделась. Да ведь это один из двух реанимационных залов Центральной больницы!
Просторное помещение, шесть кроватей, между ними аппараты искусственной вентиляции легких, наркозно-дыхательные аппараты, инфузоматы (они же инфузионные насосы): помпы для дозированного введения препаратов, – тут же привычные и обычные штативы для капельниц, дефибрилляторы, прикроватные мониторы пациента, которые фиксируют частоту сердечных сокращений, сердечный ритм, артериальное давление, частоту дыхания, уровень кислорода и углекислого газа в крови, температуру тела и еще множество показателей, необходимых для неусыпного наблюдения над состоянием здоровья пациентов. Сестринский пост у двери, но еще не меньше шести человек персонала – врачи, медсестры, санитарки, лаборанты – около кроватей. Особая сосредоточенность персонала – непременный признак реанимации.
– Мне мерещится, что ли?! – пролепетала Ольга. – Или это провал в прошлое? Я же тут полгода назад была!
– Ну вот, видимо, понравилось, решила вернуться, – осторожно погладил ее запястье Кирилл.
– А если серьезно? – отдернула руку Ольга. – Погоди… я вспоминаю… мне стало плохо в нашей «Скорой», да?
– Вспомнила! – обрадовался Кирилл. – Умница. С твоим недавним сотрясением такие удары неполезны. Да еще дефибрилляцию имела счастье перенести!
– Да, имела я такое счастье, повезло нереально, – пробормотала Ольга. – Слушай, а почему у вас так громко связь работает?
– Какая связь? – озадачился Кирилл.
– Ну, когда ежеутреннюю обязательную дистанционную конференцию реаниматологов и анестезиологов проводите. Вот слышишь? – И она повторила слова, только что прозвучавшие на весь реанимационный зал: – «Шахунья. Направленный вами пациент поступил, доехал благополучно…»
– Ты серьезно?! – чуть ли не глаза вытаращил Кирилл. – Это же только в кабинете главного слышно. Сюда не может доноситься ни звука.
– А ты не слышишь? – не поверил Ольга.
Кирилл покачал головой.
– Правда не слышишь? – Ей стало не по себе. – Но почему… почему я слышу?
– Оль, не переживай. – Кирилл присел на краешек кровати. – Такое бывает. После сотрясения чего только с людьми не случается! Особенно после клинической смерти.
– Что? – слабо выдохнула Ольга. – У меня что, была клиническая смерть?!
– В первый раз, зимой, – да, – кивнул Кирилл. – Неужто забыла? И сегодня, как я понимаю, завели тебя только дефибрилляцией, то есть тоже, знаешь, по краешку ходила. Но честно скажу, я просто в шоке от того, насколько быстро ты восстановилась. В привычку, что ли, у тебя вошло умирать и воскресать? Все жизненные показания в норме, не веришь – сама посмотри, – он кивнул в сторону монитора. – Конечно, я этому очень рад, но фокусы всякие возможны, поэтому сутки у нас полежишь под капельницами. Я как раз дежурю, за тобой пригляжу, чтобы без осложнений обошлось. А то иные начинают чудесить… Знаешь ведь, как у нас: то тишь да гладь, то гром и молния! Помню, еще несколько лет назад была ужасная история. Привезли мальчишку – дерево на него упало во время урагана. Сотрясение, да, но не такое уж тяжелое. Но вдруг начал слышать голоса, которые уверяют, что вот-вот придут фашисты и его убьют.
– Фашисты?! – изумилась Ольга. – А что, современные дети боятся фашистов? Я думала, вампиров, космических монстров… ну, ЕГЭ…
– ЕГЭ боятся, если только по русскому языку, – ухмыльнулся Кирилл. – Но вот такой был мальчик нетипичный. Короче, наслушался этих голосов, выдернул у себя все иглы из вен и кинулся к окошку. А у нас тогда как раз кондиционеры полетели, а лето, а жара смертельная… Окна пооткрывали, ну, мальчик взял да бросился в окно – спасаться, значит, от фашистов. И погиб.
– У вас же первый этаж, – недоверчиво покосилась на окно Ольга.
– Да, но под окном оказалась плита строительная: после ремонта осталась. Мальчик и угодил виском на край…
Кирилл развел руками с тем выражением
