– Это почему же отец Каллистрат – проклятый сумасшедший?! – возмущенно вскричала Ольгушка.
– Да потому, что только безумец может простить невесту, его обманувшую, мало того, что гулявую, да еще и нерожалую! Только безумец может жить день изо дня с женой, каждое слово которой злобой пропитано! Ведь ни о ком и никогда она с добром не отозвалась! А проклятый сумасшедший он потому, что, хоть знал, что родители твои ведьмачат и колдуют, тебя сгубить не дал!
С этими словами изо рта его вырвалось рычание, изо рта его искры вылетели, изо рта его серой адской пахнуло…
Ольгушка вжалась в стену и наконец решилась спросить о том, что жгло ее сердце с той самой минуты, как услышала она о непременном условии возвращения сына тетки Лукерьи: ее, Ольгушки Васнецовой, смерти:
– Да чем же я перед тобой и прочей силой нечистой провинилась?!
– Сейчас не провинилась, так потом провинишься! – прорычал Демон. – Много вреда принесешь, если тебя не остановить! Но ты можешь еще выслужить себе прощение, если отомстишь всем своим врагам! Тем, кто тебя прикончить хотел, – отомстишь!
– Опять ты о врагах да о мести? – гневно воскликнула Ольгушка. – Что я должна сделать, чего ты от меня ждешь? Да я даже на тетку не подняла бы руку – неужто всему миру крещеному, на миг злой силой, такой, как ты, одурманенному, мстить должна? С тех пор одумались люди, с тех пор я от них только добро видела. Что, брать мне пламенники да идти деревню поджигать, злопамятство свое тешить? Ну нет у меня на них злобы, понимаешь?
– Ну что ж, нет так нет, – проговорил вдруг Демон смиренно и мирно. – В самом деле – сердце у тебя на диво доброе, не сладить мне с ним! И односельчан ты простила, и тетку свою. Коли так, пойду, с собой зло свое заберу, натешусь им на просторе… Позаботься о погребении матери моей, да смотри, отцу Каллистрату ничего обо мне не сказывай. Поведай ему, что повредилась твоя тетка умом, понесла ее нелегкая в лес, а там невесть какой зверь на нее напал да погубил, а потом она сама до дому добрела да померла.
– Да неужто тебе ничуть не жаль ее? – всплеснула руками Ольгушка. – Неужто ни слезы не уронишь на мертвое тело твоей матери?! Неужто не покаешься в грехе смертоубийства той, которая на белый свет тебя произвела?!
– Жалость мне неведома, – с кривой усмешкой бросил Демон. – Но душа моей матери еще здесь, поблизости… слышит она все, о чем мы говорим, и, наверное, кабы могла, обливалась бы слезами оттого, что держала тебя в черном теле, что мучила да шпыняла. Наверное, хотела бы она, чтобы ты хоть что-то на добрую память о ней получила… да хоть перстенек ее, который она в лесу нашла.
– Так ведь перстень в палец врос, – удивилась Ольгушка, – снять его невозможно, это сама тетушка говорила.
– Да вот он, – сказал Демон, проводя по мертвой руке и показывая Ольгушке перстень, лежащий на его ладони. – Возьми.
– Не могу, – пролепетала девушка, но глаз от красоты несказанной не отрывала. – Нет!
– Ты раньше говорила, будто простила свою тетушку, – вздохнул Демон. – Возьми в знак своего прощения! Да бери же!
Ах, как же красив был этот перстень! Ни у кого такого нет, а у Ольгушки он будет. И чем же плохо, в самом-то деле, принять его? А отцу Каллистрату она скажет, что тетка Лукерья сама ей колечко свое отдала в знак примирения перед смертью…
Ольгушка смущенно протянула было руку, но вдруг на память пришли слова тетки Лукерьи о том, как ненавистная Грунька Васнецова пыталась у нее этот перстенек выманить, говоря: «Ох, сестреница, зачем ты этот перстенек подобрала? Порча на нем! Сними да мне отдай – я попробую его отчитать». А когда Лукерья отказалась, она сказала: «Ну что ж, тогда терпи да не жалуйся. Только много зла ты с ним натерпишься, а еще больше другим этого зла принесешь!»
Нет, ошиблась тетка Лукерья: искренне хотела Груня ее предостеречь и спасти! Это Ольгушка сейчас чувствовала и понимала всем существом своим, не только умом, но и сердцем. Права оказалась ее матушка: порча была наложена на перстень. Именно он заставил Лушу сделаться такой безжалостной злодейкой, какой помнила ее Ольгушка. И она, Ольгушка, такой же станет, коли примет перстень от Демона, который собственную мать убил!
Наваждение вмиг прошло. Этот перстень так же красив, но и страшен, как сам Демон. Но не зря говорят в народе: и змея красива, только зла!
Отпрянула Ольгушка, руки убрала за спину:
– Не возьму! Отнеси туда, где моя бедная тетка его подобрала, да тому верни, кто его туда нарочно бросил, порчу на него наведя!
Демон дунул на ладонь – и перстень исчез, а в зеленых глазах выразилась лютая, чудовищная ненависть:
– Ох, как бы я хотел попробовать на тебе свои когтищи, да чтобы не просто кровью ты истекла, как моя мать, а на части тебя изорвать! Да жаль, не могу тебя пока коснуться… Не время еще! Ничего, подожду, пока ты сама руки на себя наложишь. Тогда я сразу завладею твоей душой и своему хозяину ее представлю.
– Да ты рехнулся, нечистый дух?! – всплеснула руками Ольгушка. – Да чтобы я самоубилась, чтобы такой грех на душу взяла?!
– Не хочешь? – пристально взглянул на нее Демон. – Ладно… Только знай, что и зло готово иногда добром обернуться. Прими мой совет: запри дверь да окна и не выходи этой ночью из дому. Носа не высовывай! А не то пеняй на себя! Станет эта ночь последней ночью твоей жизни!
И с этими словами Демон вылетел из двери, словно метлой его вымело, и такой сквозняк пронесся по избе, что погасли все свечи, одна только и осталась – у божницы.
Ольгушка, трясясь от пережитого ужаса, почти на ощупь бросилась вслед и заперла обе двери – и сенные, и те, что в избу вели, – на все замки и засовы. Кинулась окна затворять, то и дело крестясь, когда взгляд падал на тетку Лукерью.
Замерла на миг… как же она рядом с нею, с мертвой, ночь переночует?! Надо хотя бы глаза ей закрыть, да руки на груди сложить, да ряднинку поверх израненного тела набросить – все не так страшно будет!
Подошла Ольгушка к тетке, перекрестилась, опустила ей веки на закатившиеся глаза, сложила уже похолодевшие руки, да покачнулась и нечаянно на грудь ей надавила! И вдруг мертвые губы приоткрылись и вместе с воздухом, еще остававшимся в онемелых легких, из них вылетели слова, произнесенные голосом слабым, как стрекотанье сверчка:
– Прости мою душу
