На Латерре стоял сезон Темнейшей Ночи. Впрочем, для Шатин все ночи были темнейшими. Других времен года она не знала. Слышала от стариков в Трюмах сказки о сезоне Красных Сумерек, когда сквозь тучи днем и ночью просачивался тусклый багровый свет Сол-2. А однажды, когда Шатин была маленькая и они еще жили в Монфере, в гостиницу забрела старая-престарая женщина, которая клялась, что помнит сезон Белой Ночи, когда темноты вовсе не было. Тогда Сол-2 и Сол-3 сияли ночь напролет. Такое Шатин едва ли сумела бы вообразить. Ночь есть ночь. Она всегда темная.
В третьем сословии редко кто жил дольше двух сезонов. И Шатин часто приходило в голову, что Белая Ночь – всего лишь очередная легенда, которая должна внушить людям надежду. Обещание света в будущем.
Свернув в глухой переулок за Трюмом № 19, Шатин дошла до Фабричного квартала. Ей не хотелось домой. Потом, попозже. Прежде надо привести мысли в порядок. Виляя между домами, она наконец выбралась на тускло освещенную площадь Планке, приткнувшуюся за громоздкими зданиями фабрик. Здесь за определенную цену можно было купить многое, чего не найдешь на лотках Зыбуна: кувшин травяного вина, коды к «пленке», несколько очков для Восхождения. Здесь были владения «Клошаров». Отцовская шайка чуть ли не всю округу держала под контролем.
Шатин задержалась у борделя крови мадам Марион. Перед входом жались друг к другу три замерзшие девчушки, на вид все моложе Шатин. Даже в таком тусклом свете она различала на них синяки. Пропечатавшиеся на коже темные рубцы от процедур.
Шатин сразу отметила девушку, стоявшую слева, – в новеньком пальто, красном, как свет Сол-2. Оплачено, конечно, кровью. Продаешь борделю все больше питательных веществ из крови, получаешь все больше денег и все больше разрушаешь свое тело. Девушка слева была самой хрупкой из трех. У нее уже начали клочьями выпадать волосы. Руки и ноги тонкие, сухонькие: кажется, вот-вот отвалятся, словно сучки с мертвой ветки. Лицо воспаленное: среди синяков горит сыпь. Ногти обломаны, зубы потемнели и тоже крошатся.
И все это ради изысканных притираний и омолаживающих инъекций для первого сословия!
Торговля кровью считалась противозаконной, но Шатин не сомневалась, что Министерство попросту закрывает на такие вещи глаза. Она ни разу не видела, чтобы офицер Министерства показался на площади Планке, а уж тем более вблизи борделя. А знатные женщины вряд ли знали, из чего делаются кремы, которыми они пользуются.
Кровь девочек моложе двадцати одного года стоила дороже всего. Как видно, она была богаче питательными веществами.
Шатин громко хмыкнула при мысли, что обитательницы Трюмов бывают хоть чем-то богаты.
– Над чем смеешься?
Шатин опешила, когда девушка в красном пальто обратила на нее внимание и даже заговорила с ней. Поспешно потупив взгляд, она буркнула:
– Просто так.
– Я тебя и раньше здесь видела, – с горечью продолжала девушка. – Ты за нами подглядываешь. А теперь еще и над нами смеешься. Думаешь, ты лучше, да?
Шатин поспешно замотала головой.
– Мы получаем вдесятеро против того, что платят на фабриках, – словно бы оправдывалась девушка. – Выходит, мы кормим семьи. И покупаем новую одежду. Которая тебе, вижу, не по карману.
Обе ее подружки зафыркали, и Шатин опустила глаза на свой склепанный из кусочков металла наряд. И сказала себе, что ей плевать, что думают о ней эти девицы. Она и вправду лучше их. Она придумала, как можно вырваться с этой проклятой планеты, не продавая свою кровь первому сословию. Но почему же тогда ей так захотелось съежиться под своим плащом, поскорее уйти прочь?
Шатин натянула капюшон на самый нос и уже собралась было идти дальше, когда девушка сказала:
– Начинать надо сейчас, пока ты еще молоденькая.
Шатин чуть не споткнулась на ровном месте:
– Что?
– Мадам Марион хорошо платит девушкам твоего возраста.
– Я… я… – Шатин заикалась. – Я не могу торговать кровью. Потому что… я мальчик.
Девушка в красном издала лающий смешок, да и две другие тоже захихикали.
– Ты кому голову морочишь? Меня ты своим глупым капюшоном не одурачишь.
По спине у Шатин пополз холодок. Она приказала себе не дергаться. Не выдавать растерянности. И голос постаралась сделать сиплым, низким:
– Не понимаю, о чем ты толкуешь.
Но обмануть девушку ей не удалось.
– Я видела, как ты на нас уставилась. Парни смотрят так, словно боятся, что мы их коснемся. А ты – словно и сама боишься оказаться среди нас.
Шатин понимала, что надо поскорее уходить от этой болтливой и слишком наблюдательной девицы. Но она почему-то не могла двинуться с места. И шарила взглядом по красному пальто, пока не нашла в себе силы заглянуть в пустые глаза.
Девушка ответила на ее взгляд. Твердым, леденящим, безнадежным взглядом.
Шатин сжалась, ощутив, как что-то словно бы переходит из глаз в глаза. Некая темная энергия. Какое-то понимание и даже сочувствие. Как будто каждая из них признала в другой человека. Обе они борются за жизнь. Обе – жертвы этой насквозь прогнившей планеты.
И голос девушки, когда та снова заговорила, заметно смягчился. Стал хрупким, как будто один взгляд разрушил ее оборону.
– Ты вполне можешь пристать к нам. Тут либо ты решаешь, либо решат за тебя. А раз конец все равно один, так почему бы не взять все в свои руки?
Шатин с трудом сглотнула, дрожь проняла ее насквозь. Она сумела наконец оторвать взгляд от лица девушки в красном, отвернулась, пошла прочь. Крепче стягивая плащ на груди, Шатин пыталась представить, какой стала бы ее жизнь, если бы она отбросила капюшон, распустила волосы, смыла с лица маску грязи.
Стала бы той, кем была на самом деле.
Что, если девушка права? Вдруг она и в самом деле так кончит? Неужели ей придется однажды переступить порог борделя крови, оказаться в очереди к жуткой машине, которая высасывает и прокручивает твою кровь, до капли выскребая питательные вещества?
Когда Шатин набралась храбрости оглянуться на девушку, та уже снова болтала с подругами, и три изломанных хрупких тела жались друг к другу в поисках тепла.
В эту минуту Шатин вдруг отчетливо поняла: как ни крути, все они скоро закончат свои дни в том морге. Будут безмолвно лежать на носилках, как та девушка, которую она видела сегодня утром. Обморожение, гниль, голод… Судьба Шатин на этой планете ясна. Она была предопределена с самого начала, с того дня, как она родилась при этом Режиме; ей предназначено умереть молодой. Она никогда не увидит звезд. Не почувствует на лице тепла настоящего сол-света. Ей не спастись.
Потому что на Латерре не спастись никому.
Шатин опустила взгляд на свою «пленку», стукнула пальцем по экрану.
«Адресат?» – отозвалось в аудиочипе.
«Генерал д’Бонфакон».
Шатин ждала, считая вздохи, пока не услышала подтверждение доступа:
«Пожалуйста, запишите сообщение».
В уголке ее «пленки» засветился красный огонек,
