Алуэтт.
Она знала Забытую Речь. У нее не было «пленки». Сведения о ней отсутствовали в Коммюнике. Она пряталась. И вела тайную жизнь. Она чего-то боялась.
«Разумеется, боялась, – уверил себя Марцелл. – Ведь она из дезертиров и вдобавок дочь преступника».
Но заглушить сомнения никак не удавалось.
А что, если тут кроется что-то совсем другое? Нечто более опасное.
Он с ходу отверг эту мысль. Смешно! Смехотворно нелепо. Мальчишка в допросной просто-напросто валяет дурака! Заигрался, нафантазировал невесть что, только и всего. Разве можно воспринимать всерьез глупую болтовню этого трюмного крысеныша?
И все же…
Мысль никак не уходила из головы. Осталась. Зависла. Как темная грозовая туча, она грозила разверзнуться и все уничтожить.
Вообще все.
– Ну, не больно-то это удобно, – говорил между тем Тео на экране; в его тоне звучал хорошо знакомый Марцеллу сарказм. – Что-то, как я погляжу, концы с концами не сходятся: тебя наняли разносить тайные сообщения, которые ты даже и прочитать не можешь! Ха!
– Так и было, – упорствовал Рош.
– Ну и где эти послания на Забытой Речи? У тебя хоть одно сохранилось?
– Нет, – покачал головой Рош. – Последнее я съел, перед тем как меня забрали в Медцентр, чтобы шпикам в руки не попало.
– Съел? – с сомнением повторил Тео.
– Ага. Запихнул себе в глотку. На вкус получше капустной лепешки.
– Откуда мне знать, что ты…
– Спроси, запомнил ли он хоть одно слово! – гаркнул ему в ухо Марцелл так, что и Тео, и все полицейские разом подскочили.
– Вы что это творите? – спросил, придвинувшись к нему, Шакаль.
И опять Марцелл не удостоил его ответа. Он подошел к стене, уперся ладонями в экран и принялся давить на него с такой силой, словно задумал пройти насквозь и руками направить разговор туда, куда бы ему хотелось. Остановить неминуемое.
Тео мотнул головой, усомнившись в смысле приказа.
Марцелл повторил. Медленнее и разборчивее, но с прежней настойчивостью:
– Спроси, помнит ли Рош хоть одно слово из сообщений. Если он так долго их разносил, то должен был запомнить хоть что-то. Включи телеком и попроси его нарисовать, что он запомнил.
На лице Тео мелькнула досада. Ему явно не понравилось, к чему вел Марцелл, но тому было все равно. Он должен был знать наверняка. Должен был унять подозрения. Эта клоунада слишком затянулась.
Тео подтянул к себе телеком и мазнул по экрану.
– Ладно, – обратился он к Рошу. – Если ты и впрямь целый год таскал для «Авангарда» секретные сообщения на Забытой Речи, то наверняка запомнил, как пишутся буквы. – Одним пальцем он подтолкнул к Рошу телеком. – Изобрази хоть что-нибудь.
Рош отшатнулся от телекома, словно боялся, что аппарат его укусит.
– Что, не можешь? – подначил его Тео.
Рош прикусил губу, и на лице его отразилась внутренняя борьба.
– Ну и признайся, что все выдумал. Не было никаких сообщений. Не работал ты на «Авангард». Ты и в глаза-то никого из них никогда не видел, верно?
Хотя Тео и силился говорить в своей обычной дерзкой манере, но Марцелл отчетливо расслышал в его голосе отчаяние. Тео очень хотелось, чтобы Рош отступил. Признался, что все это глупые фантазии, пустая болтовня.
А уж кто бы знал, как этого хотелось самому Марцеллу.
Рош глянул на телеком. Его невозмутимость дала трещину, а плечи слегка поникли. Марцелл отчетливо видел на экране, как бьется жилка на шее мальчика, как нервно облизывает он губы. Язык тела красноречиво свидетельствовал о том, что Рош сейчас признает поражение.
Марцелл испытал облегчение, закрыл глаза, попытался успокоить биение сердца.
Вот и конец.
Все это пустое.
Просто игра.
– Вообще-то, – вдруг сказал Рош, – одно слово у них в последнее время часто повторялось.
Вскинув голову, Марцелл увидел, как мальчик нерешительно придвигает к себе телеком.
– Да ну? – усомнился Тео. – И какое же?
Наморщив лоб, Рош, как видно, напряженно вспоминал. Он занес палец над экраном телекома. Высунул язык и словно бы впал в глубокий транс.
А потом медленно, сосредоточенно принялся выводить что-то на экране.
Марцелл поспешно настроил настенный монитор на воспроизведение. И недоверчиво заморгал, глядя на возникавшие перед ним линии. В помещении стало тихо. Все – даже Шакаль – смотрели на экран так, словно бы сейчас решалась судьба Латерры.
Рош вывел первую черту и немедленно принялся за следующие. К вертикальной линии с обеих сторон приникли уголки.
Буква «Ж» – Марцелл сразу узнал этот знак.
– Это что еще за каракули? – хмыкнул Тео.
– Постой, – не поднимая головы, отозвался Рош. – Это не все.
Тео вздохнул: то, что он считал спектаклем, стало ему надоедать.
Марцелл с пересохшим горлом следил, как мальчик-сирота, объявивший себя шпионом «Авангарда», неуверенно чертит на телекоме все новые линии.
Ему вдруг показалось, будто зашаталась ось планеты. Не исключено, что так оно и было. Быть может, пришел конец им всем. Быть может, Последние Дни настали и для этого мира.
Потому что Марцелл не знал, как ему жить с этой минуты.
Как им всем жить.
Образы, цвета и звуки смешались в его мозгу, как туман, захваченный поднимающейся бурей. Мабель выходит из тумана. И заводит тот незатейливый мотив.
Маленькая Мари корчится в предсмертных муках. Ее рвет. Личико синеет.
Алуэтт сидит рядом с ним у костра. Мечтательно улыбается. А потом, словно призрак, исчезает в толпе.
Генерал д’Бонфакон стоит в полутемном дворцовом коридоре и с угрозой в голосе предупреждает: «Непозволительно допускать, чтобы чувства и узы прошлого искажали суждения настоящего!»
А он ведь как раз эту ошибку и совершил, да? Позволил эмоциям взять верх над рассудком.
Марцелл больше не сомневался в том, что Рош говорит правду.
Шакаль хлопнул его по плечу, вернув к действительности:
– Не знаете, что означают эти каракули?
Надо бы, наверное, промолчать, да не все ли теперь равно?
– Знаю, – выговорил он, не отрывая застывшего взгляда от монитора, на котором возникали буква за буквой, словно их выводила невидимая рука. Призрак. – Там написано: «Жаворонок».
Глава 56
Алуэтт
Алуэтт неслась по коридору и так колотила подошвами по полу, что казалось, содрогается вся Обитель. Дыхание рваными толчками вырывалось из горла, сердце в груди стучало молотом. В одной руке она сжимала куклу Катрину, а в другой титановую шкатулку.
– Жаке! – выкрикнула она, ворвавшись в спальню, которую сестра Жаке делила с сестрой Денизой.
Сестра Жаке была в комнате одна. Она выронила мешок, который держала в руках, и развернулась к двери:
– Жаворонок?
– Вы сказали… сказали… – начала Алуэтт, но ей не хватило слов. И дыхания не хватило.
Сестра Жаке бросилась к своей любимой ученице, взяла ее под локоть, провела в комнату.
– Успокойся, милая. Иди сюда. Садись.
Жаке указала на заваленную книгами постель. Во всей Обители только две сестры, Жаке и Дениза, делили одну спальню на двоих, и все в помещении: полка, стол, кресло, любые поверхности, вплоть до кроватей – вечно было завалено книгами Жаке или деталями от устройств Денизы.
Алуэтт примостилась между двумя книгами. Жаке присела рядом. Впрочем, девушка тотчас вскочила на ноги. Сидеть она не могла.
