Лаки сменил обойму в пистолете, с трудом встал и пошел в дальнюю комнату, держась рукой за стену; я же взяла теплый от его ладоней пистолет и села поудобнее. Тяжелый он, придется двумя руками держать, но стрелять в нужном направлении смогу.
Мне становилось не по себе, все тело ныло, несильно, почти незаметно, но все же действуя на нервы. А потом заболели зубы. Почти у каждого человека есть хоть одна пломба или дырка в зубе. Когда зуб с дуплом, когда болит нерв – это почти невыносимо. А теперь представьте, что зуб начинает восстанавливаться, выдавливая пломбу, или расти на месте выдернутого. Это ничуть не лучше, чем обычная зубная боль, только что результат теоретически должен быть обратным – вместо дырки здоровый зуб. Но плакать от боли нельзя, потому что в руках пистолет, впереди дверь, через которую могут попытаться прорваться враги, а за спиной – друг, из последних сил пытающийся остановить поистине адскую машинку и надеющийся на тебя. Вслед за зубами заболели старые шрамы, давно забытые травмы, когда-то сломанная нога. Я сидела, сжав ноющие до невозможности зубы, и пыталась думать только о двери и пистолете. Движение, выстрел, срикошетившая от потолка пуля, и яростный мат – после рикошета она задела кого-то в коридоре, хотя и не сильно. Удаляющиеся шаги, можно на минуту отвлечься, переключиться на боль. Нет, лучше на мысли о том, что сделаю, когда выберусь отсюда. Интересно, парни смогли связаться с конторой? Что сейчас делает Фо? О ком волнуется? Ведь все мы, кроме Кью, сейчас здесь. Надо не забыть ввести себе лекарство. Откуда организм берет кальций для зубов? И почему совсем не хочется есть? Снова движение, но к двери сунуться побоялись. Что делает Лаки? И жив ли он? Звука падения не было, так что еще жив. Хорошо, значит, есть еще немного времени. Почему они так хотят вытурить нас отсюда, но сами не стреляют? Даже с их позиции это возможно. Но тогда на линии выстрела окажется часть их установки, виднеющаяся через дверь комнаты. Почему Лаки просто не разобьет ее? Она вроде не в корпусе и выглядит довольно уязвимой. Снова движение, и снова не подставляются под пули, сволочи.
– Эй, девка, ты откуда?
– Вам какое дело? – Я знала, что отвечать им нельзя, но снова навалились одновременно боль и усталость, а говорить – хоть немного прийти в себя.
– Ты хоть помнишь, как тебя зовут? Что ты этого слушаешь? Брешет он все, мы добра хотим.
– Я тоже. – Я подняла пистолет. – Уходите.
– Не можем. – Невидимый собеседник был раздосадован. – А ты здесь долго не протянешь, сдохнешь.
– Вы тоже. Вам идти некуда, еды нет.
– Мы можем жить без еды несколько недель, к этому времени тут все изменится. А ты окочуришься еще до полуночи.
– Посмотрим! – Я сменила позу, оперев руки на колено, – легче стрелять.
– Дура! – безнадежно выругались в коридоре.
– Ага, еще и с пистолетом. – Я вспомнила про обезьяну с гранатой и заставила себя рассмеяться. – Так что не лезьте!
Шаги удалились, стало тихо. Я, притянув к себе рюкзак, достала прямоугольную бутылку, открыла ее переставшими ныть крепкими зубами, сделала глоток. Захотелось есть, да так, что хоть помирай. Нет, помирать не хочу, хочу жить! Но есть ничего не буду – нужно дождаться Лаки. Сколько прошло времени? И часов на руке нет, а руки – тонюсенькие, аж просвечивают.
Рядом со мной тяжело сел, почти упал Лаки:
– Все, теперь она работает на запасе энергии, у нее аккумулятор встроенный, не смог его вырубить. Но от сети отключил. Они три кабеля сюда провели. – Он привалился к моему плечу.
– Ложись… – Я попыталась поддержать его, но не удалось. – Мне руки свободные нужны, чтобы стрелять.
Он лег, положив голову мне на колени, слабо улыбнулся. Я отложила пистолет – все равно пока никого нет, – достала тюбики с питанием, открыв один, сунула кончик Лаки в рот:
– Ешь, тебе надо держаться. И я поем.
Он с трудом поднял руку, придержав тюбик:
– Уже бесполезно. Установка теперь тянет силы из нас. Не знаю как, но дед предупреждал, что это возможно. Так что умрем быстро. Расскажи что-нибудь, а то засыпаю, а еще жить хочется. Когда ты говоришь, я не сплю. И пить охота.
Я дала ему напиться, напилась сама, ввела ему и себе лекарство, уже не особо заботясь о стерильности, просто это давало возможность пожить еще несколько минут. Улыбнулась Лаки и начала рассказывать сказку.
За спиной все громче и требовательнее гудела установка, в глазах темнело, на колени тяжело давила голова уснувшего Лаки, и было совсем не страшно, даже интересно: что же дальше? Что там, за гранью этого мира? Жаль, уже нет сил сделать инъекцию лекарств себе и ему, но это ничего. Я улыбнулась и закрыла глаза, слушая колыбельную, в которую превратился вдруг гул пошедшей вразнос установки.
Глава 3
– Вы проснулись? Понимаете меня? – Из клубящегося тумана ко мне склонилось незнакомое лицо. – Вы меня слышите? Моргните, если слышите.
Я медленно моргнула, пытаясь ответить, и снова провалилась в небытие.
– Ната, проснитесь, – тот же голос. – Просыпайтесь, вам больше нельзя спать.
Я открыла глаза и поняла, что могу говорить, пусть и очень тихо – на большее сил пока не хватало.
– Кто вы?
– Врач. – Мужчина улыбнулся. – Просто врач. А вы – моя пациентка и должны меня слушаться. Сейчас вам нужно взбодриться, долгий сон в вашем состоянии вреден, вы и так чуть навсегда не уснули.
Я с трудом вспомнила убаюкивающую «колыбельную», потом, резко, установку, которая ее «пела», и заснувшего от истощения Лаки.
– Где?.. – Я попыталась сесть.
Врач понял все сразу и успокаивающе накрыл мою ладонь своей:
– Ваш коллега жив, лежит в соседней палате. Ему снова повезло.
– А где Фо… Светлана? – Я почему-то была уверена, что если мы выжили, то лечить нас должна именно она.
– Она занята, вы ведь понимаете, сколько работы сейчас в конторе. – Врач посмотрел куда-то в сторону. – Сейчас вы обязательно должны поесть, внутривенное питание – не лучшая вещь, особенно в вашей ситуации.
Давайте я помогу вам сесть.
Часть кровати приподнялась так, что теперь я полусидела и могла немного оглядеться. Крохотная одноместная палата – только широкая больничная кровать, тумбочка, стул и небольшое кресло-каталка у окна.
Сквозь задернутые полупрозрачные шторы брезжил свет, еле заметный
