После лечения Славка маялся от безделья и невозможности понять произошедшее: в отличие от остальных он ведь не просто ничего не помнил, но и ни слова не понимал. На улицу его не пускали, давали непонятные вещи, заставляли есть непривычную еду. Только спокойный характер и растерянность от потери памяти сдерживали парнишку, не давая устроить бунт. Но живой ум (Мария сама признала, что ошиблась с диагнозом) и доброжелательность позволили Славке выучить уже десятка три слов.
Я подсела к нему, с тоской глядевшему в окно на голые березы, почти черную хвою одинокого кедра и проезжавшие в отдалении машины, и указала на экран положенного на подоконник планшета: я решила повторить тот же опыт, что и с Машей. Паренек послушно стал смотреть картинки, подобранные с учетом мужских интересов: машины, оружие, техника, инструменты, разные животные. Глаза Славки разгорелись, когда он увидел фотографию обычной деревянной лодки, сушащихся на берегу сетей и «морд»[12], а потом медведя, лося и, что вообще поразило наблюдавшую за нами издалека Инессу, – лук со стрелами.
За обедом в служебной столовой она спросила:
– Думаешь, что он охотник и рыбак?
– Скорее всего. Парнишка на местных по виду похож.
– Но язык-то другой!
– А если его народ тут еще до них жил? Или вместо них? Ткани здесь издавна знали, только ткали мало, из дикой крапивы в основном, и его «джинсы» и красивая рубашка вполне могли быть домоткаными.
– Придется людей из музея звать, кто знает местные промыслы, может, смогут с ним общаться хотя бы на пальцах. Но как ты догадалась? Ведь второй раз уже с картинками угадываешь.
– А что, раньше такие изображения никому не показывали? – удивилась я.
– Показывали, – несколько недовольно ответила Мария, обедавшая с нами за одним столом. – Но никто никогда не думал о дикарях, и такие картинки в подборку не включал.
– Он не дикарь! А вы что, априори считали всех равными себе по уровню технического развития? – Это тем более меня удивило.
– Мы никогда раньше такого не предполагали. – Инесса пожала плечами. – Практически все параллельщики, о которых нам известно… Верно, у них ведь нет осознанной памяти, а мы всегда в первую очередь пытались пробудить ее, чтобы узнать об их мирах, и, если человек не говорил на понятном нам языке, его сначала учили, а за это время если какие воспоминания и оставались – окончательно забывались. А кто понятно говорил – им тем более начинали о нашем мире рассказывать, чтобы они не чувствовали себя сумасшедшими, умели ориентироваться. Но опыт-то сохраняется! А как он проявится, если человек оказывается в совершено иной обстановке, иной культуре? Первые дни, когда у него, наверное, сохраняются еще хотя бы какие-то навыки, рефлексы, человек живет в эмоционально стерильном, замкнутом пространстве, а язык обычно отличается от нашего не больше чем какой-нибудь диалект. Потом опросы, тесты, рассчитанные на нашего современника…
– То есть вы, Инесса, считаете, что методика, разрабатывавшаяся ведущими учеными мира, в том числе специалистами нашего института, плоха? – Мария рассердилась на молодую коллегу. – И тут вы – недоучка и вообще не психолог – смогли то, что двадцать с лишним лет не можем мы? Может, этот подросток спрашивает, что это вообще за древность такая? Древность и отсталость!
– Он не может спрашивать ничего о том, что до этого знал только теоретически. – Инесса ненадолго задумалась, потом продолжила: – Вы, Мария, сами знаете, что при такой амнезии полностью сохраняются именно навыки человека, конечно, если у него есть возможность ими воспользоваться.
– Навыки? Какие могут быть навыки у школьника? Читать и писать! – не сдавалась Мария. – А он и это забыл, а если не знал – то точно дикарь!
– А если он не школьник и никогда им не был? – Я обернулась к остепененному психологу. – Не дикарь, как вы говорите, просто не знает? Слава, насколько я поняла, не сталкивался до этого с письмом или видел его всего несколько раз, и это никак не было связано с его жизнью.
– Вы не психолог и не…
– Я не психолог, а историк, пусть и училась не у вас, и для меня нет понятия «дикарь». Я заметила, что он не знает письменности, но со знаками и изображениями довольно хорошо знаком, ведь картины воспринимает нормально. Инесса, можно найти фотографии старых видов охотничьих ружей?
– Хочешь показать их Славке?
– Давай попробуем?
– Вы нарушаете всю утвержденную методику! – начала Мария.
Я согласилась:
– Да, потому что это не принесет вреда, а вот в случае удачи мы сможем понять, как Славка жил, и хоть немного помочь ему адаптироваться, как сейчас помогаем Маше. Вы знаете, что такое оказаться неизвестно где, как, почему?
– Я много работала с материалами по психологии параллельщиков, и…
– А я сама параллельщица! Даже то, что я помню свою родину, причем, как выяснилось, намного больше, чем это можно было ожидать, я до сих пор не могу привыкнуть к произошедшему. А каково сейчас им? – Я вспомнила лицо Лаки, когда он первый раз рассказывал мне о себе – как бы он ни старался быть равнодушно-отстраненным, боль и непонимание прорывались и через больше чем двадцать лет после всего.
Мы показали Славке фотографии разных видов охотничьих ружей, и при виде одного из самых старых, кремневых еще ружей он улыбнулся, неосознанно двигая пальцами, словно нажимал на курок.
Потом Славка освоил бумагу и фломастеры, и стал то ли рисовать, то ли чертить стилизованные геометрические узоры – единственное, что осталось в его памяти от прошлого. Специалисты, которым мы показали фотографии узоров, выяснили, что подобные изображения были у населявших Урал народов около двух тысяч лет назад, но именно подобные, а не точно такие же. Язык же, на котором говорил Славка, оказался родственным угорским языкам.
Вскоре Славку стали опекать сотрудники местного музея, а он учил их делать разные инструменты из кости и дерева, обрабатывать шкурки, варить клей для луков – эту технологию здесь, как и на моей родине, коренные жители совсем забыли, и знания парнишки оказались бесценны. Но это была не осознаваемая память, а именно доведенные до автоматизма умения.
С остальными параллельщиками все вышло и проще – они отлично ориентировались в современных технологиях, – и сложнее: скорее всего, все они жили в спокойных местах в
