– Забери, мать-вода, горе мое злосчастье, дай счастье! Кланяюсь тебе!
Величана еще раз поклонилась и швырнула белые обрывки в воду, как могла дальше одну от другой.
И вот теперь ощутила, что избавилась от прошлого окончательно. Вода смывает все старое и открывает путь в новое бытие. Ею обмывают покойников и младенцев, моют невесту и рожаницу. Прослышав про чудное действо, половина войска уже толпилась на берегу по обеим сторонам от брода. Не думая, что на нее смотрят сотни мужчин, Величана прямо в платье и обуви зашла в воду сперва по колено, наклонилась, умыла лицо… шагнула дальше… ей было уже по пояс… выше пояса, а она все шла и шла, то и дело черпая воду горстями и омывая лицо, чтобы надежно смыть всю память о своих горестях и страхах. Вода поднялась уже до груди, ее шатало, но она не могла остановиться. Мокрый подол сковал ноги, течение толкало ее, но что-то тянуло вперед, будто там, в глубине прохладных струй, ее ждал истинный покой и приют.
– Потонет, – сказал Асмунд. – Рехнулась молодайка.
Лют огляделся, но никого более близкого к обезумевшей женщине тут не было, да и быть не могло. Тогда он мысленно махнул рукой и поспешно вошел в воду.
Величана уже едва стояла. Мокрая одежда отяжелела, сковала ноги, вода грозила опрокинуть. Она пошатнулась, и тут ее обхватили за плечи.
– Опять у тебя ума затмение! – сказал над ухом знакомый голос, но не сердитый, а снисходительный и почти ласковый. – А я опять тебя вытаскивай…
Величана уцепилась за Люта, не находя ни слов, ни сил на разговоры. Ее уже трясло от холода, зубы стучали. Без чужой помощи она могла бы вовсе не добраться до берега. Лют приобнял ее, поддерживая, и они побрели через брод назад.
Из сражения телохранители несли его, теперь вот он несет Величану. Пряла ему судьба на кривое веретено, однако главное сбылось: он вошел в эту воду ради Величаны, и вот Величану он теперь, три седмицы спустя, выносит с этого брода. На свой берег. Живую, невредимую… и от былого свободную.
* * *До шатра Лют понес Величану на руках: на берегу она, в мокром платье, лишилась последних сил. Там Лют сдал ее взволнованным служанкам и ушел переодеваться сам. Потом вернулся и сел на траву. Спать не хотелось, но не хотелось и идти назад к кострам, где все сейчас будут таращиться на него, усмехаться и подшучивать. Хотя чего он такого сделал? Утонула бы пленница, Святослав их не похвалил бы за это…
Тьма сгустилась, но возле костров еще сидели люди, звучали голоса. Боярам и отрокам будет о чем поговорить.
«Увозил бы ты ее, что ли? – сказала тогда Эльга. – Все равно нехорошо!»
Она улыбалась, и Мистиша усмехался, будто ему нравится эта шутка. Лют и сейчас мысленно слышал их голоса, видел лица. Сумей он тогда, зимой, каким-то чудом увезти Величану из Плеснеска – был бы удалец, как из сказки. Мистина гордился бы им, и даже Святослав, пожалуй, был бы рад позору своего противника. А главное – тогда Величана была бы его, Люта, законной добычей. И сама она этого хочет. Может быть, еще с зимы. Лют не мог не видеть, как она тянется к нему, но усилием воли сдерживал ответные порывы.
Однако воля подвела его, когда уже он хотел перед шатром поставить ее на ноги: Величана крепче обхватила его обеими руками за шею и несколько раз торопливо и даже жадно поцеловала в губы. Она будто задыхалась: все превратности судьбы и вода порубежной реки выпили из нее последние силы, выстудили душу, и нужно было поскорее ее согреть. А что от соприкосновения их двоих, как при встрече кремня с кресалом, родятся жаркие искры, они уже знали. И Лют, еще наполовину держа ее на весу, не мог удержаться и не отвечать на спешные, но полные чувства поцелуи. Прикосновения ее прохладных, спешащих губ, свежей, мокрой от речной воды щеки и сейчас будоражили его. Тянуло обернуться и взглянуть на шатер. Мысли мчались туда и легко проникали за белый полог грубой шерсти: Лют невольно видел себя во тьме под кровлей шатра – с нею вдвоем. Может, она и того не прочь… Не зря же от мужа старого избавилась у всех на глазах…
Но нет, так нельзя. Даже если она не прочь… Величана слишком еще молода. Совсем почти девка. А Лют был на десять лет старше и куда лучше понимал жизнь – особенно жизнь того, на ком лежит пятно.
И все же сын Свенельда в Киеве – не в поле обсевок. Как муж он достойнее Алдана. Лют почти видел Величану у себя в доме – спокойную, красивую, ничего не боящуюся, раздающую приказы челяди… Разумная и домовитая Ута двадцать лет отлично вела Свенельдов двор, и с ее отъездом он осиротел. Теперь им нужна настоящая хозяйка, наученная вести большой дом, следить за людьми и припасами. Обе Лютовы младшие жены привыкли жить в подчинении Уте, но ни одна не могла ее заменить. Ни одна не была вхожа к Эльге – родом не вышли, да и древлян княгиня не любила. Уж Величана, равная ей происхождением, могла бы достойно встретить киевскую княгиню, вздумай та по старой памяти навестить Свенельдов двор.
Но теперь Величана – добыча Святослава. И увозить ее больше нельзя, за это никто его не похвалит. Надеяться можно только на милость – не князя, но его матери. Величана будет жить у нее на дворе. Возможно, со временем получит ключи и будет всем распоряжаться. А ключница – должность важная, но для рабынь… И от объятий Святослава, приди ему в недобрый час такая прихоть, это не защитит. Не только бывший муж Величаны, но и отцовский род ее будет опозорен.
Но сейчас рано об этом думать, одергивал себя Лют. Они приедут в Киев, передадут Величану Эльге. Пусть пленница обживется, оглядится… Может, у Эльги обнаружатся какие-то замыслы на ее счет, какие им пока и на ум не взойдут…
Сегодня Величана больше не покажется – служанки переоденут ее и уложат спать. Но Лют не уходил, все сидел на траве перед шатром, как привязанный, чтобы быть поблизости, если вдруг понадобится. Шатер молчал, но Люту несла удивительную отраду мысль, что у Величаны, спящей вот за этим грязно-белым шерстяным пологом, сейчас на всем
