– И знаешь что? – добавил Мистина. – Сколько я понимаю Святослава, после прошлого лета он будет даже рад, что кто-то дал ему законный повод к войне…
Не желая беспокойства в Киеве, Мистина велел брату пока помалкивать о его приключениях в Плеснеске. Хотя и понимал: не заставишь молчать десяток купцов и сотню отроков-бережатых. Известия поползут по стольному городу, сея смятение и ожидание новой войны на Волыни.
И вот уже на днях эта война из ожидания станет явью…
Было еще совсем светло, когда княгиня покинула гридницу и встала у порога, вдыхая весенний воздух. Вот уже тридцать восьмую весну она доживает, но от запаха весеннего вечера кровь бурлит в жилах, как у девочки. Душа в груди становится такой огромной, что ей тесно. Кажется, весь мир открыт для тебя и полон радости, а легкие сумерки лишь добавляют задору. Что в нем, этом воздухе? Дух оттаявшей и согретой почвы, свежих листочков. Сам вечерний ветер весной, казалось, дует прямо из Ирья… доносит дыхание из вечно свежей груди самой земли-матери… Или после дымной зимы так кажется?
Сама собой пришла мысль о Мистине, захотелось его увидеть. Эльга знала, что сегодня его здесь не должно быть, но всякая красота напоминала ей о его лице, самом красивом в ее глазах, всякая радость напоминала о радости быть с ним. С тайным вздохом она отвела глаза от заполнивших двор серых и бурых рубищ.
Княгиня знала: лишь самые усердные из ее гостей бывали в этот день в церкви – многие с утра бежали (или ковыляли) к воротам двора и первыми устремлялись внутрь, чтобы занять места и поскорее получить свою кашу, хлеб, рыбу, сыр. Те, кого не пускали в гридницу, рассаживались прямо на мостках, в сухую погоду – и на земле. Эльга проходила вслед за отроками, улыбалась и кивала в ответ на низкие поклоны.
На дворе расположились те, кому не хватило места в палатах, или кто показался челяди слишком уж грязным, или пришел заранее пьян (хмельных напитков Эльга в эти дни не велела подавать). Бродяги сидели на мостках кучками, держа на коленях миски, черепки, куски бересты или просто ломти хлеба, ели и болтали. Кто-то пел, кто-то уже спал под тыном и под стенами строений прямо на земле; когда придет пора затворять ворота, их растолкают и выведут прочь со Святой горы. «Дом их – воздух под открытым небом, – говорил Эльге о таких людях грек Полиевкт, – сосуд для питья – пригоршни, кладовая – пазуха, и то если не разорвана, стол – сжатые колени, постель – земля…» В городе старцы были недовольны, что «всякой рванине безродной» позволяют толкаться близ святилища, но Эльга дала обещание, что ее отроки не подпустят никого из нищих к площадке с богами, жертвенником и Перуновым дубом.
Те, кто еще не спал, встали при виде госпожи, расползлись с мостков, не дожидаясь тычка копейным древком, стали кланяться и креститься. Эльга прошла немного вперед и вдруг увидела некую чету, столь увлеченную беседой, что даже ее появление осталось незамеченным.
– Малуша! – удивленно окликнула она.
Предславина дочка вздрогнула от неожиданности и подскочила; на лице ее промелькнул такой испуг, будто ее застали тайком поедающей в погребе сметану. Ну или целующейся за углом клети с кем-то из молодых оружников.
Случись такое, Эльга бы не удивилась: девка в свои тринадцать лет совсем невеста. Но собеседник Малуши годился ей в отцы, а к тому же был так страшен видом, что сама княгиня невольно вздрогнула. Щуплый, наполовину лысый… но хуже всего рубец через все лицо и опущенное веко над пустой правой глазницей. Был какой-то такой бес, еще бабка Годоня в детстве рассказывала им с Утой… Дивий человек, у которого только одна половина туловища и лица.
«С того света, что ли, выглянул?» – хотела спросить Эльга. А Малуша не просто сидела рядом с увечным на мостках, будто здесь и было ее место: возле нее стояла большая деревянная миска, из который они, судя по всему, угощались вдвоем.
– Что ты здесь сидишь? – спросила Эльга.
Ее служанки ели в поварне, и Малуша с ними. И не во время пира, когда им нужно работать.
– Я… – Малуша вскочила и шагнула к ней, будто пытаясь заслонить собой увечного. – Я тут… с нищими… потому что… ты сама говорила: они образ Божий на себе несут! И кто с ними ест – с Богом ест.
С широко раскрытыми глазами Эльга выслушала эту речь, пытаясь вникнуть в сбивчивое объяснение. Отроки стояли вокруг, Беляница за спиной у княгини мысленно казнила себя за недосмотр. Бродяги со всего двора сползались поближе, поглядеть, чем дело кончится. Может, княгиня разгневается и прикажет выгнать всех, а может, еще чем пожалует.
– Ты себе… и сотрапезника нашла, – промолвила изумленная княгиня, сама еще не поняв, побранить Малушу за этот выбор, похвалить или посмеяться.
– Краше не сыскать, – язвительно заметила Беляница, с грозным видом скрестив руки на груди, над звенящими на поясе железными ключами от клетей. – Маков цвет!
– Он добрый! Его Малко зовут… почти как меня.
– Откуда ж он взялся? – Княгиня, стараясь не морщиться, осмотрела одноглазого гостя.
Тот уже был на ногах и стоял в полупоклоне, смиренно склонив голову и не смея взглянуть на госпожу. Однако Эльга, за жизнь перевидавшая немало склоненных голов, чувствовала: робость эта притворная. Бродяга дрожал под ее взглядом, но исходило от него ощущение не столько страха, сколько напряжения и решимости. Эльга едва не попятилась, как от злобного пса, но удержалась: кругом отроки, что это чучело может сделать ей дурного?
– Из Ко́льца я, – пробормотал бродяга. – Из земли Деревской.
– Давно ль у нас?
– А вот с весны нынешней. Прослышали мы, что княгиня нового бога из земли Греческой привезла, – при этих словах одноглазый все же бегло взглянул на нее, но не поднял взгляд выше ожерелья, – и тот бог, значит, добрее прежних всех, особенно к людям бедным и Долей забытым. Захотелось вот разузнать, что да как.
– И что же? Разузнал?
– Ригора болгарина слушаем. Красно говорит…
– Малко уже оглашение прошел! – сообщила Малуша. – Ему и в церковь теперь можно входить.
– Вы о Боге, что ли, беседуете?
Эльга не привыкла, чтобы домочадцы или гости лгали ей, но не могла отделаться от чувства, будто ее дурачат.
– О Боге.
– Ну… Бог с тобой, – обронила Эльга и двинулась дальше. Сделав, однако, метку в памяти расспросить отца Ригора о Малко из Кольца. Правда ли он оглашенный?
Разве не этого она хотела – распространения веры Христовой на всех жителей Руси, всех родов, городов и состояний? И разве плохо, что Малуша, девчонка, не просто крестится вслед за госпожой, но и впрямь хочет угодить Христу?
Перед тем как уйти,
