– В таком случае я согласен.
– Тогда пошли.
Когда незнакомка развернулась на каблуках и прошла мимо меня, я уловил исходящий от нее аромат, приятную смесь масляных красок, свежевыстиранного белья и мускуса. Мы прошли по круглому внутреннему коридору к комнате в противоположной части здания, и женщина кивком пригласила меня внутрь. Каждый дюйм пространства был покрыт холстами, и все то, что не висело, стояло у стен.
Доминировало одно полотно: пейзаж в стиле импрессионизма, изображающий побережье Розилли на полуострове Говер, добрых четыре фута в ширину и три фута в высоту. На заднем плане виднелся выброшенный на берег остов морского лайнера «Царица Аргентины», проржавевший насквозь и близкий к полному развалу. Голубая окраска корпуса лишь кое-где пробивалась сквозь неумолимо наступающую бурую ржавчину. На переднем плане на обширном и пустынном пляже стоял оранжево-красный зонтик от солнца впечатляющих размеров. Под зонтиком устроились на полотенце в синюю и белую полоску двое отдыхающих.
Картина была замечательная, о чем я и сказал вслух.
– Терпимая, – бесстрастно поправила женщина. – Я назвала ее: «Пусть всегда будет Говер».
– Я много раз бывал там, – сказал я, зачарованный полотном, – когда остов был еще примерно в таком состоянии.
– С тех пор его утащило море, – сказала она. – Неизбежный результат воздействия ветра и приливов. Вы, случайно, не заглядывали на причал Мамбл, чтобы отведать моллюсков и лепешек из красных водорослей?
– Как же без этого?
Посреди комнаты стоял забрызганный красками мольберт с незаконченным портретом обнаженного мужчины, сидящего лицом к зрителям. В картине было что-то необычное – голая энергия, сквозящая из напряженной накачанной мускулатуры. И в портрете не было показной скромности – все детали тела были тщательно прорисованы. Каждый волосок, каждая мышца. Художница не оставила без внимания ни одну часть тела – за исключением лица. Черты полностью отсутствовали. Полотно буквально излучало энергетику, а вот отличительных черт не было, если не считать формы подбородка. Он почему-то показался мне знакомым, как будто я его уже видел, и совсем недавно.
– Это ваш знакомый? – спросил я.
– Это мой муж.
– Лицо вы собираетесь написать в последнюю очередь?
– Портрет закончен, – ответила женщина. – Муж исчез однажды вечером, прямо перед тем, как впасть в спячку.
– Что с ним произошло? – спросил я.
Женщина сердито сверкнула глазами.
Должен признать, ее реакция меня удивила. Люди исчезают сплошь и рядом, посему эта тема не считается бестактной. Когда наступила оттепель, останки Билли Дефройда нашли разбросанными по автостоянке, и сестра Плацентия с радостью рассказывала об этом всем, кто спрашивал, – вплоть до того, какие части тела так и не были обнаружены.
– У меня есть кое-какие подозрения, – наконец сказала женщина, внезапно успокоившись, – и хотя я не знаю достоверно, что он мертв, прошло уже слишком много времени, чтобы можно было надеяться на иной исход. – Умолкнув, она снова посмотрела на картину. – Хотя черты мужа начинают стираться в памяти, тело его я буду помнить всегда. То, каким его чувствовали мои пальцы, то, с какой тяжестью он давил на меня. Он исчез накануне той Весны, когда мы планировали завести семью. Я специально отъелась к родам.
– Ну-у, – протянул я, смущенный ее откровенностью. – Я вам очень сочувствую.
Женщина задумчиво уставилась на полотно.
– Муж любил снег, но не Зиму, – тихо промолвила она, – ценил восхождение на гору больше, чем вид, открывающийся с вершины. Улыбался он нечасто, но когда такое происходило, весь мир улыбался вместе с ним, и мы сливались в экстазе так, словно это был первый раз и последний.
– Я не знал таких людей, – сказал я. – Все мои знакомые… ну… просто обыкновенные люди.
– Не сто2ит недооценивать посредственность, – сказала женщина. – Как я успела выяснить, продолжительное счастье предпочитает одних только серых и безликих. Присаживайтесь.
Она указала на стул с высокой спинкой и взяла моментальную фотокамеру. Открыв ее, она вставила в держатель фотовспышки новую лампу, взвела затвор, направила на меня объектив и навела резкость.
– Смотрите вниз, – сказала женщина, наполовину скрытая за фотокамерой, – мне нужны одни только глаза.
Я сделал так, как она просила.
– Вам когда-нибудь приходилось заниматься сексом?
– Да.
– Сам с собой не считается.
– Тогда нет.
– А теперь представьте, – сказала женщина, – что это происходит с необыкновенным человеком. Который не в голове, а в сердце. К которому обращаются все мысли, когда чувствуешь, как внутри поднимается тепло, требуя интимной близости. И вот когда эти мысли наполнят сознание, поднимите взгляд.
Я мысленно перебрал почти всех, кто мне когда-либо нравился на протяжении всех этих лет, но отверг их, после чего помимо воли стал думать о художнице, стоявшей передо мной, с черными волосами, окутанной мраком, полной темной силы. Я представил себе, как мы с ней тесно переплетаемся в клубок страсти, и поднял взгляд.
– Через пару дней я уеду из Сектора, – сказал я, протягивая свою визитную карточку. – Вы сможете найти меня здесь.
Взяв карточку, женщина выждала еще десять секунд, затем открыла дверцу в задней части фотокамеры и отделила отпечаток от негатива. Взглянув на отпечаток, она одобрительно кивнула и положила его сохнуть на рабочий стол.
– У вас есть право на «морфенокс»? – спросила художница.
– Да.
– Но раз вы не собираетесь засыпать, он ведь вам не понадобится?
– Да, пожалуй.
– В этом году я отнеслась к набору веса спустя рукава, – призналась женщина, – и без посторонней помощи зимнюю спячку не перенесу. Отдайте мне свою дозу, и я сброшу со стоимости картины двести евро.
Теперь, когда я об этом задумался, я действительно заметил, что она выглядит чересчур худой. Разумеется, передача ей моего «морфенокса» была делом противозаконным, но у меня имелась при себе доза, и, желая сделать все возможное, чтобы повысить шансы незнакомки на выживание, я согласился.
– Только при том условии, что вы мне ничего не платите. Ни скидки с цены картины – ничего. Если все это всплывет, я и так не оберу неприятностей.
Признав справедливость моих объяснений, женщина поблагодарила меня и перешла к другому большому полотну, на котором была изображена Гвендолин IX, верхом, ведущая войска. На самом деле она ничего подобного не делала, однако излишне драматичные портреты этой великой женщины давали хлеб насущный вольнонаемным художникам – они, а также философские картины, напоминающие о бренности бытия, натюрморты с цветами в вазе [95] и изображения дородных мамонтих. Взяв палитру, художница обмакнула кисть в краску и рассеянно провела ею по холсту. Я словно куда-то делся из комнаты.
– Ну хорошо, – сказал я. – Тогда я пойду.
Женщина ничего не сказала, и я направился к выходу, но когда уже был у двери, она заговорила:
– Мудрые люди говорят: не покидай камни.
– Какие камни?
– Те, которые под раскидистым дубом, – сказала женщина, не поднимая взгляда, – рядом с синим «Бьюиком».
– Вам снился этот сон?
– Отрывки.
– Со мной все будет в порядке, – заверил ее я. – Мне сны не снятся.
– Сны нужны всем, – коротко сказала она. – Если снов нет,
