Я долго сидел, размышляя о Грымзе, затем сходил заварил чашку чая, снова сидел в раздумьях, пока чай не остыл, после чего порылся в личных делах жителей Двенадцатого сектора и нашел досье на Бригитту. В нем имелись ее Весенняя и Осенняя фотографии, а также обычный треп про гибернационные предпочтения, данные Национальной страховой системы и сведения о месте работы – в ее случае «свободная занятость». Помимо солидного штрафа за отсутствие регистрации в миграционной службе и незакрытого расследования предполагаемого уклонения от вынашивания ребенка ничего, заслуживающего внимания. И никаких упоминаний о браке, никакой связи с Уэбстером.
Я вернул папку на место, и тут меня осенила одна мысль. Достав личное дело Уэбстера, я с любопытством изучил содержимое. Джонси упомянула о том, что Уэбстер и еще пять человек или пропали без вести, или были превращены в лунатиков, предположительно потому, что один из них занимался промышленным шпионажем. И это навело меня на мысль, что, если один из этих людей выдавал себя за кого-то другого, тогда досье, которое использовалось для проверки их прошлого, должно быть подделкой.
Запрос по имени Уэбстера не дал никаких результатов, однако если он самозванец, запрос по фотографии, скорее всего, даст совершенно иной результат.
Открепив фотографию от личного дела Уэбстера, я прикрепил ее к листу бумаги, написал запрос якобы от Токкаты и скрепил его подписью с другого документа, найденного в архиве, после чего отправил факс в Центральный архив в Эйбере. Я проводил взглядом, как аппарат медленно затянул бумагу в себя. В шестидесяти милях отсюда через короткий промежуток времени повторится то же самое, но только в обратном порядке.
Как только лист бумаги исчез в факсе, меня охватила холодная паника. Что я делаю? Нет ничего, что связывало бы Уэбстера… ну с чем бы то ни было. Изменник Дон Гектор, связанный с глубоко законспирированными участниками «Кампании за истинный сон», ведущими борьбу за обладание пропавшим восковым валиком, существует только в моем воображении. Это сон. Вымысел. Чепуха. Наркоз.
И это еще не все. Я только что совершил величайшую глупость, подделав подпись Главы консульства на официальном запросе. И Летом это является уголовным преступлением, а Зимой, возможно, за него полагается Морозокуция. Я обреченно уставился на дремлющий факс, гадая, как я мог быть таким дураком. У меня мелькнула было мысль отправить вдогонку второй факс, отменяющий первый, но затем я рассудил, что так, вероятно, будет только еще хуже.
Но, постарался успокоить себя я, вполне вероятно, сотрудники Центрального архива завалены работой, и на проверку фотографии потребуется несколько дней.
На все про все ушло восемь минут. И выяснил я это только потому, что удостоился визита Токкаты, которая ворвалась в архив в сопровождении Джонси. Вид у Токкаты был не слишком радостный, но, впрочем, у нее никогда не бывает слишком радостный вид.
– Так, клянусь дерьмом Грымзы в унитазе, – сказала она, увидев, как я с виноватым видом поспешно отошел от факса, – мне следовало бы догадаться, что это ты.
Я перешел к стойкому отпирательству, как поступила сестра Плацентия, когда у нее под кроватью нашли восемнадцать пустых бутылок из-под джина.
– Понятия не имею, о чем это вы.
Токката подняла одну бровь. Как это ни странно, над своим невидящим глазом.
– В таком случае позволь тебя просветить: мне только что позвонили из Центрального архива и поблагодарили за очень интересную фотографию, которую я отправила туда на опознание. Этот звонок меня удивил, Кривой. И знаешь, почему он меня удивил?
– У меня такое предчувствие, что вы мне сейчас это скажете.
– Потому что я не отправляла на опознание никаких фотографий, и у меня, по-видимому, случился провал в памяти, потому что под запросом стояла моя подпись.
– О, – сказал я, – правда?
– Да, правда. Затем у меня спросили, за кого выдавал себя изображенный на фотографии человек, поскольку он числится в списке самых активных членов «Кампании за истинный сон», и его разыскивают вот уже больше двенадцати лет. И знаешь что?
– Что?
– На этот вопрос я также не смогла ответить. Потому что я не отправляла никакой фотографии и понятия не имела, о чем речь. Ты не находишь это странным?
– Очень странным – однако я по-прежнему не представляю себе, о чем вы говорите.
Джонси взяла оригинал факса, который я беспечно оставил у себя на столе, и показала его Токкате, затем мне.
– Ты так вляпался, – с улыбкой сказала она, – что, полагаю, тебе лучше рассказать нам всё.
Чарли Уэбстер
«…«Джозефина III» была построена на Клайде и спущена на воду в 1936 году. После долгой службы на линии в Северной Атлантике корабль был продан одной южной судовладельческой фирме и переименован в «Царицу Аргентины». Захваченное в 1974 году при попытке прорыва блокады, судно было поставлено на прикол. В 1982 году его продали на металлолом и отправили в Ньюпорт, однако во время шторма буксировочный трос лопнул, и «Царицу Аргентины» выбросило на берег в Розилли…»
«Обломки кораблей на Говере», Валлийское туристическое бюро– Итак, прежде чем я только начну работать над тобой, – сказала Токката, – чьи данные должны сейчас прийти по факсу?
Особого смысла лгать не было – это все равно выяснится в ближайшее время.
– Вы знаете этого человека как Чарльза Уэбстера.
– Уэбстер, санитар из «Гибер-теха»?
Я молча кивнул, и Джонси с Токкатой переглянулись. Они были удивлены, а может быть, потрясены, а может быть, и то и другое. Я почувствовал, как у меня начинает распухать глаз, в который Токката сегодня уже врезала дважды, но удержался от желания его потрогать.
Загудел факс, и мы молча ждали, когда из устройства выползет бумага. Не дав мне взглянуть на нее, Джонси ее схватила и протянула Токкате.
– Как только эти кретины из службы безопасности «Гибер-теха» могли это пропустить? – спросила Токката. – Они открыли лазутчику «Истинного сна» доступ в самое сердце своей компании.
– Становится смешно, – заметила Джонси.
– Да, очень смешно, – согласилась Токката, и обе молча уставились на меня.
– Кривой, ты можешь заполнить пустую паузу? – наконец спросила Токката. – Рассказав нам, почему ты занимаешься Чарльзом Уэбстером. Как ты понял, что он не тот, за кого себя выдавал. Мы тебя внимательно слушаем.
У меня возникло такое ощущение, будто я стою перед матерью Фаллопией, которая устраивает разнос за какой-то глупый розыгрыш, устроенный в Приюте. Однако я понимал одно: я не могу признаться в том, что увидел все это во сне.
– Потому что, – начал я, – Бригитта сказала, что была замужем за каким-то Чарли, и я хотел выяснить… хотел выяснить… – Думай, думай же! – Завещание.
– Завещание?
– Да, завещание. Кому после ее смерти достанутся все ее картины.
Токката уставилась на меня своим единственным немигающим глазом. Ее тяжелый взгляд подобно густому сиропу стекал у меня по затылку и скапливался под мышками.
– Ты что, ее душеприказчик, да?
– Это у меня такое увлечение, – сказал я, – как в той телепередаче, где разыскивают родственников
