— Можешь хоть сейчас пойти и поинтересоваться, — фыркнул Гарри и ненавязчиво забрал из чужих шальных рук нужные ему свитки.
— Выгоняешь меня? — сощурился молодой человек, а затем нахально, но как-то счастливо улыбнулся. — Раз так, сиди — изучай… — он мельком заглянул в заголовок, — перерождение душ, а я пошел к тетушке, пока Джеймс не узнал о моих планах и, как обычно, все не испортил. А ты не засиживайся допоздна и не забудь что-нибудь поесть, а то закопаешься в свои исследования с головой и снова забудешь обо всем на свете.
Альбус, воспользовавшись новой возможностью, потерся носом о чужую щеку и направился, по его примерным прикидкам, в сторону выхода, тихонько шипя сквозь зубы, что у них дома не библиотека, а лабиринт Минотавра. Темные книги уныло затянули что-то наподобие панихиды ему вслед, кое-какие странички, которые были отдельно прибиты к полкам еще Поллуксом, а после Вальпургой, пугающе оскалились в спину молодого мага, пока Гарри не шикнул на них. Улыбки хищных тварей тут же сделались милыми и подозрительно дружелюбными, но Поттер был «знаком» с ними далеко не первый год. Когда мужчина услышал, как где-то в отдалении скрипнула дверь, оповещая о том, что нежданный гость наконец покинул обитель знаний, он перевел тяжелый взгляд на раскрытую книгу на столике. Седрик уже советовал ему как можно скорее поговорить с детьми, но он продолжал отнекиваться и трусливо оттягивать злополучный момент. Признаться честно, он боялся. Боялся, в первую очередь реакции Тома и Трис, а уже потом своей собственной. В конце концов, он не Джинни Уизли, вынес раньше, вынесет и сейчас. Поттер в который раз за эти годы напомнил себе, что его дети не имеют ничего общего с лордом Волдемортом и мадам Лестрейндж. Он сам их воспитал, сам привил им любовь и сейчас сам должен рассказать всю правду. Главный аврор устало потер переносицу и негромко застонал, а затем с каким-то черным весельем представил, если бы в его семье переродился еще и один язвительный профессор зельеварения.
***
…Первыми для разговора Гарри позвал старших сыновей. Лили, Розу и Хьюго (для подстраховки) мягко увлекла за собой Гермиона, чтобы ему не повторять один и тот же рассказ целых четыре раза подряд, но каждый на свой лад. Том и Беллатриса все это время в полной тишине сидели в столовой и терпеливо ждали каждый своей очереди. Том активно делал вид, что его абсолютно не интересовал разговор братьев и отца, и рассеянно поедал малиновые пончики, которые на днях принес его крестный из маггловского кафетерия. Беллатриса же в отстраненной задумчивости кусала накрашенные темно-бордовым губы и по привычке накручивала на палец прядь кудрявых волос. Сладкое она не любила и, признаться честно, всегда с интересом наблюдала со стола Ровенкло, с каким удовольствием и маниакальной страстью ее младший брат прятал в карманы мармелад и конфеты. Альбус, обычно сидевший по левую руку от него, лишь слабо улыбался и только пододвигал к колючему сладкоежке свою вазочку. Странно… Беллатриса, откровенно говоря, не понимала этой странной жадности — в своих желаниях Том не знал полумер. Конечно, юношеский максимализм иногда играл в крови даже у Альбуса, что уже говорить про остальных? Девушка прекрасно помнила с каким счастьем и неописуемым восторгом молодой человек принимал свой маленький презент от отца, и вообще, любую мелочь, лишь бы ее отдал Гарри Поттер. После волшебник талантливо накладывал на них заклятие «одного хозяина» и всякий раз злобно блестел темными глазами, когда кто-то из родственников пытался хотя бы притронуться к его собственности. Поттер в такие моменты всегда казалось, что от зрачка Тома тянулись яркие кроваво-красные разводы, которые пугали даже ее. Если уж говорить совсем начистоту, Белла считалась одной из лучших учениц по Защите от Темных искусств, перечитала на эту тему практически всю литературу, которую включала в себя весьма обширная библиотека Хогвартса, повидала немало чудовищ на специальных дополнительных занятиях, но ни одного она не боялась так, как Тома в моменты его таинственного преображения.
— Почему ты так на меня смотришь? — совершенно спокойно поинтересовался маг, даже не отрываясь от своего занятия. Лицо юноши оставалось таким же беспристрастным, каким оно бы могло быть при варке какого-нибудь простенького зелья, например. Кончик носа был забавно испачкан в сахарной пудре, но Том об этом явно не подозревал и продолжал сидеть за столом так, будто он по меньшей мере, министр магии. Наверное, не будь у брата такой подозрительно приторный тон, Беллатриса бы с удовольствием посмеялась.
— Задумалась, — легко отмахнулась волшебница и постаралась придать своему голосу максимально незаинтересованные ноты. Подозрительный, полускептический взгляд стал ей ответом. — Как думаешь, что за срочная надобность? И почему отец не собрал нас всех вместе, чтобы не повторять все по двести раз? Это ведь логично, — Трис задумчиво потерла подбородок и уставилась совершенно пустым взглядом в столешницу.
— Не вижу смысла гадать на кофейной гуще, — красноречиво фыркнул Том. Память тут же услужливо подкинула одно из самых ярких воспоминаний с третьего курса, когда Том по своей глупости и науськиванию Джеймса решил сходить на один из уроков прорицания. Полоумная женщина, подозрительно похожая на тупую стрекозу с огромными, бешено вращающимися в орбитах глазами, профессор Сивилла Трелони навела на него больше смеха и недоумения, нежели должного уважения к старшим людям. Бедного юношу невольно передернуло, и он постарался поскорее выбросить этот ненужный ужас из головы. — Проще дождаться нашей очереди и внимательно выслушать отца, чем сейчас придумывать всякие глупости. Если тебе нечем заняться, можешь почитать, — почти благосклонно закончил Том. Было сразу понятно — в разговоре поставлена точка. Жирная, безоговорочная и ехидная.
Волшебница наградила брата не читаемым взглядом, с противным скрипом царапнула стол своими длинными ногтями, но все-таки смогла взять себя в руки. Гнев, затмивший сознание, быстро отступил, правда, исключительно благодаря тренировкам с Драко Малфоем (которые проходили тайком от главного аврора). Ее сила плохо поддавалась контролю, постоянно росла в геометрической прогрессии и со временем становилась все менее стабильной; магическое ядро не могло вынести столь огромной силы, трескалось, как старая резиновая маска, и сочило гнилой силой. Темной, взрывной, посторонней. Волшебство выбрасывалось в мир неконтролируемыми волнами, которые порой достигали мощи настоящих обскуров. Они точно так же застилали рассудок мутной пеленой, но не расщепляли тело мага на атомы и жуткую мглистую дымку. Впрочем, желание убить у иррациональной силы никуда не девалось, а
