— Прекрати загонять себя, Белла, — внезапно сказал Том, и волшебница заторможено моргнула. Слова брата не сразу дошли до ее сознания, и какое-то время она рассеянно смотрела на молодого человека, пока тот не потянулся к ледяной ладони и несильно сжал ее в своей руке. — Поверхностная легилименция, — с игривой усмешкой пояснил юноша, а потом и вовсе тихонько рассмеялся, когда сестра принялась возмущенно хватать ртом воздух, как выкинутая на берег рыба. — Я не виню тебя за то, что произошло, — наконец выдохнул молодой человек, задумчиво покосился на парочку оставшихся пончиков, и знак примирения подвинул к сестре коробочку.
Беллатриса ехидно вскинула брови, но все же промолчала. Уж кому как не ей знать, насколько сильно Том не любил делиться, особенно сладостями. На самом деле, после этих слов девушке стало значительно легче. Она уже не в первый раз вредила родственникам своей силой, но еще никогда она не чувствовала себя настолько виноватой. Пусть с того дня прошла уже далеко не одна неделя, она все равно вспоминала это с болезненным отчаянием. Еще больше волшебницу пугала сама мысль, что в следующий раз на месте брата могла оказаться маленькая и хрупкая Лилз, которая попросту не выдержит сумасшедшего натиска ее силы. Том, Альбус и Джеймс, что ни говори, были сильными. А уж про отца и мистера Малфоя, которому, кстати, тоже довольно-таки часто перепадала своя часть «бонусов», и говорить не стоило. Порой девушка даже считала, что ей особо то и не нужно покровительство крестных родителей. Она была в разы сильнее их обоих; причем отец однажды подтвердил это в одном из своих разговоров с Нарциссой. Конечно, ведьма не хотела подслушивать, но узенькая щель в комнату и приглушенные голоса очень манили к себе. Тогда папа сказал, что ее магический потенциал уже полностью сформировался и почти достиг его собственного уровня. На тот период Беллатриса была очень горда собой. Дурочка… И она убеждалась в этом уже далеко не в первый раз. Жесткая и беспринципная, собранная и боевая, она мгновенно превращалась наивную теплую и домашнюю Трис в кругу семьи и совершенно забывала о зыбком самоконтроле и хоть какой-то бдительности в их присутствии. Но она всегда точно знала, что отец всегда сможет защитить. Братьев и сестру от разрушающей силы, а ее от самой себя. Самый сильный магический выброс случился, когда ей было всего семь лет, практически сразу после срочной госпитализации матери. Весь этаж был разгромлен, в разных углах комнаты дикими торнадо бушевала чернота, а отец прошел сквозь густой поток магии, словно ничего и не было. Лишь на голых руках и шее появились глубокие царапины, на которых мелкими бусинками выступила кровь. Отец вызывал у Беллатрисы огромное восхищение, а порой и навязчивое желание побыть рядом. Собственно, как у любого нормального ребенка. Но если последнее появлялось редкими вспышками и быстро угасало, то первое скользило за главой семьи молчаливой тенью.
Взгляд девушки внезапно зацепился за младшего брата и она вполне ожидаемо нахмурилась. В ее глазах читался вопрос: «Интересно, а что чувствует он, когда смотрит на папу?» Спросить вслух, она бы никогда не решилась, да и, признаться честно, выставлять подобные мысли напоказ было боязно. Поэтому Трис ненавязчиво окружила свое сознание окклюментивными щитами, воздействие на которые она непременно почувствует. Том напротив непонимающе приподнял бровь — он всегда очень тонко ощущал любое ментальное изменение, а сейчас и вовсе заинтересовался, почему сестра вдруг закрыла свои мысли. Обычно Беллатриса только журила его или предсказуемо окатывала волной темной магии, но никогда до этого момента не пыталась ограничить Тому поток своих дум. Таким образом молодой волшебник узнал, что девушка терпеть не могла прорицания, весьма скептически относилась к своему декану и просто до ужаса любила ЗОТИ. Кроме этого в ее голове время от времени гуляли слабые романтичные мысли; Белле нравилось оценивать внешность людей, прикидывать, каким они обладали характером и магическим потенциалом. Но чаще всего, кроме теории, практики и наблюдений сестра думала о своей жгучей ненависти к матери и странной привязанности к Лили. Сначала Поттеру эти мысли казались ненормальными — он старался обходить их любыми способами, а потом просто привык. Собственная одержимость отцом очень быстро стала казаться ему совершенно нормальной, точно как и увлеченность Лилз у Беллы. А потом… Потом он решил навестить Джеймса в его комнате во время каникул. Для визита он выбрал один из тайных ходов и, как оказалось, решительно зря… Кроме него брата решил навестить еще и Альбус. И не только навестить. Джеймс стоял к Тому лицом, с закрытыми глазами, приглушенно постанывал и время от времени слабо толкался в рот Ала, вплетая пальцы в его волосы. Последний особо не возражал, а, наоборот, усиленно двигал головой. Что происходило потом, Том уже не знал. Он помнил лишь то, как судорожно скрылся в том самом проходе, не замеченный, а потом быстро водил рукой по собственному члену. Только вот в его фантазиях ласкал его далеко не Альбус, а собственный отец. Тогда он обильно кончил себе в ладонь и долгое время не мог прийти в себя после внезапного оргазма — перед глазами сменялись картинки с обнаженным отцом и занимающимися непотребством братьями. Той ночью он так и не смог сомкнуть глаз — бродил бледным привидением по коридорам Гриммо, пока внезапно не наткнулся на заспанного отца в одних пижамных штанах. Тогда Поттер жадно запоминал все изгибы обнаженной груди, плеч и рук, а потом, скомкано пробормотав что-то несуразное, рванул в сторону своей комнаты, ибо кровь, прилившая к паху, была существенной проблемой. Сонный, щурящийся без очков отец был похож на милого взъерошенного воробушка; его вид вызывал приливы нежности, похоти и сильной страсти одновременно. В конечном итоге, утром Том спустился к завтраку с изнеможденным видом и черными кругами под глазами. Семья тогда благосклонно решила, что он просто всю ночь просидел за книгами, как обычно, и просто отправила его спать. Следующую неделю молодой человек не мог нормально смотреть на братьев и отца — он постоянно краснел, отчаянно избегал их прикосновений, не из брезгливости, вовсе нет (как раз таки наоборот), и прятал глаза. Осознание пришло далеко не сразу…
Наконец в столовую прошмыгнули Джеймс и Альбус и, не отвечая ни на один вопрос, с опущенными головами
