Девушка повернула ко мне свое исхудавшее лицо с большими впалыми глазами, потрескавшимися пухлыми губами. Она посмотрела на меня с любопытством, но сама не решалась заговорить. Наверняка подумала, что я заблудилась или еще что-то в этом роде. Тем не менее, прежде чем открыть рот, я успела отметить для себя ее доброжелательное невинное лицо. Знаете, есть такие люди, при взгляде на которых прямо чувствуешь, что они никогда никому не причинят зла; еще чуть-чуть, и им можно было выдавать нимб со всем прилагающимся. На фотографии ангельский лик скрывался под небольшим слоем косметики, да и сама атмосфера клуба не позволяла хотя бы приблизительно понять, что за человек перед тобой.
— Ты заблудилась? — улыбнувшись, спросила она, тонкими пальцами закрыв книгу.
Что я и говорила.
— Ммм, — неловко протянула, поджав губы. — Вообще-то нет.
Глаза девушки еще больше оживились, и мне было совершенно непонятно, по какой причине.
— Я пришла к тебе.
Ярослава облизнула свои сухие губы, заправила выбившуюся тусклую прядку за маленькое ушко. На ее лице играло все то же любопытство.
— Я тебя знаю? — спросила она.
— Боюсь, нет.
— Интересно.
Она протянула это слово так, словно бы пыталась распробовать на вкус: медленно, тягуче.
— Дело в том, что я… Как твои дела? — все же решила не вываливать сразу всю информацию на девушку, не желая видеть, как дружелюбное и заинтересованное выражение ее лица может смениться растерянностью или того похуже, злостью.
— Более-менее, — тихо ответила она, осматривая меня. — Но, все-таки, кто ты? Ко мне не часто подходят незнакомки и задают подобные вопросы. Особенно здесь, в этой лечебнице. Ты, наверное, новенькая, да? — повысив голос, продолжила она. — Только поступила?
И тут я поняла: девушка изголодалась по общению. И это совсем не удивительно.
— Ярослава…
— Ты знаешь мое имя? — удивилась Яра.
Не в силах больше выслушивать ее неверные предположения, я сдалась:
— Меня зовут Майя.
Назвав свое имя, я надеялась, что девушка поймет, что я младшая сестра мужчины, которого она любила и из-за которого сейчас находится здесь, в психиатрической лечебнице, в инвалидном кресле. Возможно, брат хоть когда-нибудь упоминал обо мне, когда находился с ней.
— Майя, — проговорила она, как бы вспоминая.
Ее взгляд устремился куда-то вдаль, будто за моей спиной кто-то держал табличку с ответом на вопрос. А когда она снова посмотрела на меня, в ее глазах читалось смутное, но узнавание. Губы Ярославы едва дрогнули; она тяжело вздохнула, затем опустила взгляд на землю.
Я думала, что она начнет кричать, биться в истерике, прогонять меня, когда поймет, кто к ней пришел, но она всего лишь молчала. И знаете, в тот момент мне показалось, что лучше бы она так и сделала, потому что угнетающее молчание активировало во мне и без того не дремлющую совесть, и я почувствовала на себе весь груз вины, давящей на сердце. Причем вины не отдельно взятого человека, а всего человечества в целом. Странное ощущение.
— Как… Дима поживает? — спокойно, без каких-либо негативных эмоций заговорила девушка.
Ее слова будто резанули меня по груди, оставляя жгучую полоску. Я была почти уверена, что девушка все это время ждала, когда к ней приедет мой брат, спросит, как ее здоровье, поговорит с ней немного о чем-нибудь… попросит прощение.
От осознания всех страданий и несбывшегося ожидания девушки, мне стало так горько и тошно, как не было до этого никогда. К горлу подкатила тошнота, скрутило живот. Я сама была готова вот-вот грохнуться в обморок и занять свободное место в этой клинике.
— Ярослава… — начала было я, но запнулась. — Ярослава, прости…
— За что? — не поняла девушка.
— Я понимаю, что это сложно, но, я уверена, если бы ты знала мотивы поведения моего брата, ты бы поняла, что он не хотел причинить тебе зла. — Я начала теребить рукав куртки, заламывать себе пальцы, подбирая подходящие слова.
— Нет, не стоит, — девушка коснулась ладонью своего лба, — не стоит просить прощение за Диму. К тому же, это я совершила глупость, а не он. Если он боится прийти сюда сам, раз послал тебя, то передай ему, чтобы не боялся. Он ни в чем не виноват.
Я нахмурилась.
— Ярослава, он не посылал меня сюда.
— Тогда почему же ты здесь?
— Я пришла попросить у тебя прощение потому… потому что Дима не может сделать этого сам. — Каждое слово давалось мне с трудом, будто мои челюстные мышцы атрофировались из-за долгих лет молчания.
— Он заболел? Или просто не хочет? Слушай, я же сказала, что он ни в чем не виноват. Я была глупа, когда решила отравить себя таблетками… даже не знаю, что мной руководило в тот момент.
— Ярослава, — твердо произнесла я, сжимая всю свою волю в кулак. — Дима не может прийти к тебе, потому что он умер.
Я выпалила последнюю фразу на одном дыхании. Повисла тишина, лишь редкое пение ранних весенних птичек нарушало ее. Мне тут же захотелось стать одной из них и улететь подальше отсюда; подальше от мучительных объяснений, подальше от ужаса, поселившегося в огромных глазах Ярославы, который через мгновение вылился в безудержный, надрывной плач.
Растерявшись, я не знала, что мне делать: то ли плакать вместе с ней, то ли пытаться успокоить ее. В конце концов, я присела на корточки и взяла ее за руки, сдерживаясь от того, чтобы самой не разрыдаться.
— Ярослава, тише… — шептала я. — Не нужно…
Ну вот, я самая настоящая эгоистка! Чего я добилась своим приходом сюда? Разбередила чужую рану, а потом еще и солью присыпала.
Я осторожно обняла девушку, решив дать ей просто выплакаться. Наконец, через пару минут ее рыдания затихли. Она принялась вытирать лицо рукавом плотной куртки, затем, когда она закончила эти незатейливые действия, Ярослава вновь посмотрела на меня. Я же неловко спрятала руки за спину, будто побоялась, что Яре мои объятия могли показаться неприятными.
— Как… как это произошло?
Я описала взглядом ее раскрасневшееся, заплаканное лицо; глаза, сосудики на которых за считанные минуты успели полопаться; и начала рассказывать ей во всех подробностях о самом ужасном вечере в моей жизни, о похоронах, о том, что убийца до сих пор не пойман и о цели, которую я преследовала, придя сюда. Также я рассказала девушке о Таисии — той причине, по которой Дима не мог полюбить никого больше.
Ярослава внимательно слушала меня, изредка кивая, стискивая ткань
