И я решилась задать ей вопрос, который беспокоил меня больше всего:
– А как у вас с Рупрехтом… ну, ночью? В смысле, в постели?
Эльзбет поморщилась.
– Ну, я просто жду, когда все закончится. Больно только в первый раз, если ты об этом, а потом быстро привыкаешь. Кроме того, как только живот начинает выпирать, мужчина должен оставить тебя в покое. Да и первые сорок дней после родов муж не имеет права к тебе прикасаться, так священник говорит. Еще в воскресенье нельзя, и в праздники, и в пост, когда всем христианам запрещено…
– Так значит, все плохо? – перебила ее я.
Я сама пару раз целовалась с парнями, и иногда это было приятно, более-менее, а однажды на Предтечи[57] на темной опушке леса позволила Витусу, самому красивому парню в нашем квартале, потрогать меня за грудь. Но все остальное меня пугало.
– Не смотри на меня с таким ужасом. Без этого никаких детей не получится.
Эльзбет говорила как моя мать! Несколько лет назад я поделилась с мамой своими тревогами и, смущаясь, спросила ее, каково это – возлечь с мужчиной. «Все зависит от мужчины, – уклончиво ответила она, улыбнувшись. – Если у тебя хороший муж, как у меня твой папа, то все происходит, как полагается. Да и в конце концов, ты ведь хочешь детей». Но эти ее слова ничего мне не объяснили.
– И как часто мужчине этого хочется?
Эльзбет сглотнула, улыбка исчезла с ее лица.
– Первые полгода Рупрехт хотел каждую ночь. Но теперь, когда скоро появится ребенок…
– Каждую ночь? – Я потрясенно уставилась на нее. – А если тебе не хочется?
– Я как-то не решилась говорить такое Рупрехту. Но… – Она понизила голос. – Есть некие травы, их можно подмешать мужчине в пиво. От них он чувствует усталость, и ему ничего не хочется. Кроме того, нужно положить под матрас свиток с заклинанием. Я спрашивала у своей повитухи, та мне все это дала, и правда немного помогло.
– Немного, значит… – пробормотала я, качая головой.
Нет, я вообще не хотела ни разу отдаваться Аберлину, не хотела, чтобы он трогал меня, залезал на меня… Нужно предотвратить эту свадьбу во что бы то ни стало.
Глава 10
В доминиканском монастыре несколько дней спустя
Генрих тщетно пытался забыться полуденным сном. Вот уже несколько дней его терзала смутная тревога, по ночам не дававшая погрузиться в короткий и без того сон, а днем отвлекавшая от работы. И вызвана она была не только тем, что его постигли все эти неприятности. Региональный собор в Кольмаре, на который собрались представители всех доминиканских монастырей в церковной провинции Тевтония, закончился в этом году скандалом. Как и ожидалось, все снова свелось к старому спору: имеет ли орден право обладать имуществом или нет. Имелась в виду не только личная собственность каждого монаха, которая отходила монастырю после принятия монахом пострига, но и доходы от налогов и сборов, а также пожертвований. К сожалению, сторонники кельнского приора Якоба Шпренгера и главы церковной провинции – оба этих господина были рьяными приверженцами церковной реформы в духе Августина – добились большинства голосов на соборе и угрожали обратиться к самому папе с жалобой на всех противников реформы. И Крамер не сдержался. Он выступил с дерзким заявлением о том, что ни он, ни его собратья никогда не уступят под давлением обсервантов[58], ведь еще Папа Римский Иоанн осуждал сторонников бедности в ордене францисканцев и выдвигал аргумент о том, что собственность – необходимая предпосылка монастырской жизни, а тезис, согласно которому Иисус и апостолы ничем не владели, искажает текст Евангелий и потому является еретическим. «Собственность угодна самому Господу, и с этим согласен и наш великий понтифик!» – выкрикнул Генрих на собрании, когда в зале зашумели. Собравшиеся вокруг него монахи поддержали его бурными аплодисментами, но остальные члены собора разразились неодобрительными возгласами. После этого Крамер со своими немногочисленными сторонниками – приорами монастырей в Аугсбурге, Шпайере и Фризахского представительства от Зальцбурга, а также настоятелями некоторых более мелких монастырей – покинул зал собрания, решив продолжить заседание уже в Селесте. Шпренгер еще и крикнул ему вслед, мол, он, Генрих Крамер, всего лишь обезумевший проповедник, и его упрямство и ярость делают его недостойным должности приора. Последствия этого заявления не заставят себя долго ждать.
Похоже, его отношения со Шпренгером испорчены навсегда, более того, орден оказался на грани раскола, как это уже случилось с францисканцами. Теперь же Генрих думал о том, следует ли ему воспринимать слова Шпренгера всерьез и кого в этой ситуации поддержит Святой Престол. Якоб Шпренгер был не только знаменитым богословом, но и вдобавок папским инквизитором в диоцезах Майнца, Кельна и Трира. Папа Сикст IV, хоть и был честолюбцем и ценителем роскоши, сейчас уже состарился, и его мало интересовало то, что происходит за пределами Рима.
Генриху всегда удавалось выпутываться из любых неприятностей. Как тогда в Риме, когда его арестовали за обвинения в адрес императора Священной Римской империи Фридриха: мало того, что Святой Престол вступился за Крамера и того отпустили, – в тот же день папа Сикст IV сделал его инквизитором! У него были связи в курии[59] и несколько влиятельных покровителей в руководстве ордена, этого у него не отнять, и именно это, видимо, так раздражало Шпренгера.
Еще немного поворочавшись в кровати, Крамер наконец-то встал. Может быть, еда была слишком жирной? Сегодня он отобедал в гостевой комнате своего дома. Собственно, после того, как приор отсутствовал несколько дней, ему следовало бы поесть в зале с монахами, но у Генриха не возникало ни малейшего желания видеться с ними. Как странно складывались для него обстоятельства: настоятель любого монастыря должен был бы радоваться, что ничего не отвлекает его и он может позволить себе отобедать в трапезной со своими собратьями, отслужить с ними утреню[60], встретиться в зале собраний… Но Генриха все это не радовало. Он предпочитал оставаться один – в своем крошечном кабинете, в библиотеке, в поездках за пределами монастыря.
Его раздумья прервал стук в дверь. Надев тапочки, Крамер поплелся в коридор и нерешительно остановился у двери.
– Ты там, отец приор? – донесся из-за двери стариковский голос.
– Тут, брат привратник. – Поскольку Генрих следовал примеру своих собратьев и, даже будучи приором, не запирал дверь, его молчание дало бы понять посетителю, что его не следует беспокоить. – Входи.
– Прости, отец приор, что я прерываю твой дневной покой. – Привратник, брат Клаус, выглядел смущенным. – Но у меня для тебя срочное известие.
– Известие? – обеспокоенно прищурился Крамер.
Неужели Шпренгер взялся за дело так быстро?
Привратник протянул ему небольшой свиток – серая невзрачная бумага, на которой обычно писали купцы, а вовсе не пергамент.
