– Это уж точно! – невозмутимо вмешалась в их разговор тетка. – Возомнил о себе невесть что, умник какой выискался, ишь, нос задрал.
Мать схватила его за локоть и потянула к лестнице.
– А ну пошел в спальню! До завтрашнего утра видеть тебя не желаю!
Генрих с трудом поднялся по лестнице, шаг за шагом преодолевая ступени.
– А господину учителю я сказала, что ни в какую гимназию я тебя не пущу! – крикнула мать ему вслед.
– Тогда я пойду к доминиканцам в монастырь! – вне себя от ярости завопил Генрих, поворачиваясь к ней.
– Ха! У нас нет денег, чтобы заплатить за твое послушничество! – злобно рассмеялась мать. – Ты не какой-нибудь там господский сынок!
Больше не проронив ни слова, Генрих поплелся в свою спальню. Он гордился тем, что сумел не расплакаться.
Застонав от боли, он вытянулся на кровати, которую делил со своим братом и подмастерьем, если только Вольфли не прокрадывался в постель к матери Генриха, совершая с ней то ужасное. У мальчика заурчало в животе от голода. Он ненавидел свою мать, он ненавидел свою тетку. Отец ни за что не запретил бы ему учиться, в этом Генрих был уверен.
От монастыря доминиканцев неподалеку донесся колокольный звон к повечерию[63]. Мальчик воспринял его как Божье знамение – ему нужно стать монахом. Это точно. И в гимназию он будет ходить, даже если мать станет избивать его за это. Одно он знал наверняка – он хочет вырваться из этого мерзкого нищего дома, из этого тесного мрачного переулка, упирающегося в высокую городскую стену. Нет, он больше ничему не позволит преградить его жизненный путь.
Глава 12
Конец июля 1484 года
Невзирая на вечерний час, в переулке царили духота и зной, когда я, как мы и договаривались, вышла из дома после звона к вечерне и миновала наши ворота. От дубильных ям неподалеку исходило зловоние, усиливавшееся на жаре, но, как и все в нашем квартале, я к нему привыкла.
В нашем городе жило много дубильщиков, использовавших для своего ремесла корьё[64] из раскинувшихся в округе каштановых лесов.
До церкви в монастыре доминиканцев было недалеко, и в такую погоду я могла не торопиться. На всякий случай перешла на другую сторону улицы, чтобы не проходить мимо открытой двери папиной лавки. Собственно, звон к вечерне в окрестных храмах должен был напомнить мирянам[65], что пора оканчивать свой труд на сегодня, но почти никто в городе не придерживался этого предписания, тем более таким жарким летним вечером. Отец стоял перед складным столом у окна и что-то писал, в глубине лавки я заметила Грегора, но не смогла разглядеть его. Ни папа, ни Грегор не должны узнать, куда я иду.
Мне хватило уже того, что Мартин принялся донимать меня своими расспросами, когда принес ответ настоятеля:
– Что тебе нужно от отца приора? Почему вы с ним встречаетесь в нашей церкви?
Я лишь молча покачала головой.
– Это из-за мамы, Сюзанна? Ты можешь поговорить со мной об этом. Или ты мне не доверяешь?
– Нет, дело совсем в другом. А теперь оставь меня. Может быть, я тебе как-нибудь в другой раз расскажу.
И на этом мы с ним расстались.
С Мартином я ни за что не смогла бы поговорить об этой ненавистной мне помолвке. Как и все в нашей семье, он считал, что дочь обязана покориться решению своих родителей выдать ее замуж, по крайней мере если ее жених – достойный человек.
В городе царило оживление – после полуденного зноя люди наконец-то отважились выйти на улицу. В переулке Хаммергассе я увидела Эльзбет. Она бросила взгляд в мою сторону, но затем поспешила дальше, будто не узнала меня.
– Эльзбет, подожди! – крикнула я ей вслед.
Только когда я догнала ее, моя подруга оглянулась.
– А, это ты. – Она сделала вид, что удивлена. Над левой бровью у нее виднелся синяк.
– Что с тобой случилось? – испуганно спросила я, указывая на ее лицо.
– Ничего страшного. – Эльзбет отмахнулась. – Упала. Так глупо, споткнулась о метлу.
– А малыш?
– С ним все в порядке. – Она натянуто улыбнулась. – Вот попробуй, пинается без передышки, явно уже наружу выбраться хочет.
Я опустила ладонь на ее туго обтянутый платьем живот и действительно почувствовала, как ребенок двигается.
– Какая прелесть… – пробормотала я, не зная, завидовать Эльзбет или волноваться за нее. – Пройдешься со мной немного? Мне нужно к доминиканцам.
– Нет. Я, к сожалению, тороплюсь. Меня повитуха ждет.
– Когда роды?
– Повитуха говорит, и месяца не пройдет.
– Ты обязательно должна меня позвать. Обещаешь?
– Обещаю.
Мы обнялись на прощание, и я провела ее взглядом до церкви Санкт-Фидес[66]. Эльзбет ступала тяжеловесно, как это бывает у беременных, и мне показалось, что она очень устала. Кроме того, судя по всему, она что-то скрывала от меня. Это как-то связано с ее синяком?
Остановившись у городского колодца перед монастырской церковью, я прислушалась к пению монахов, доносившемуся наружу. Настоятель просил передать мне, чтобы я дожидалась его в нефе, пока не закончится вечерня. Помедлив, я прошла к воротам – мирянам позволялось входить сюда днем – и приоткрыла створку. Сердце колотилось у меня в груди. Правильно ли я поступаю, решив посоветоваться по этому вопросу со старым монахом?
Внутри царила приятная прохлада, надо мной высился роскошный свод главного нефа. В последний раз я была здесь еще ребенком, когда Мартин принимал постриг. Я повернулась в сторону алтаря, пытаясь различить голос брата в звучном хоровом пении. Отсюда монахов не было видно, их скрывал каменный леттнер[67], зато лучи вечернего солнца били в круглое витражное окно над клиросом и под ноги мне стелились разноцветные тени. Как же это было красиво! Таинственные благозвучные песнопения окутывали меня, будто защитный кокон. Я сразу успокоилась.
Кроме алтаря с распятием, перед которым проходила служба для мирян, в боковых нефах слева и справа находилось две капеллы с другими алтарями[68] – одна была посвящена святому Себастьяну[69], пронзенному стрелами, вторая же – Богоматери. Туда-то я и направилась, любуясь изумительными иконами, на которых было изображено Благовещение, рождение Иисуса и поклонение волхвов. Я так погрузилась в созерцание, что не заметила, как пение затихло.
– Слава Иисусу Христу!
Услышав голос приора, я обернулась.
– Во веки веков, аминь, – как и полагалось, ответила я и невольно присела в поклоне – столь величественно выглядел брат Генрих в складчатой длинной рясе с широкими рукавами и опущенным капюшоном.
Выпрямившись, я напряженно огляделась, опасаясь, что мой брат последовал за приором. Но монахи, видимо, вернулись в свои кельи, пройдя, как я знала от Мартина, в отдельный выход из церкви.
– Так значит, ты ждала меня здесь, Сюзанна. – Брат
