– Могу задать тебе тот же вопрос, – возразил он. – Папа вообще знает, где ты?
Мне показалось или в его взгляде промелькнула подозрительность?
– Ну конечно. Я к Эльзбет иду, куда же еще. А ты почему так странно на меня смотришь?
– Грегор мне сказал, что ты в последние две недели постоянно куда-то ходишь.
– Так Эльзбет болела, потому я и уходила.
– Да, а еще ты зачастила к Конраду.
– Теперь и ты начинаешь? – взвилась я.
Оттого что эта сплетня распространилась по городу, мне стало еще тревожнее на душе. Но затем я опомнилась. Мартин хотел мне добра, он просто пекся о моей репутации приличной девицы.
– Да, это правда. Я несколько раз ходила в пекарню. – Я взяла брата под руку, и мы двинулись в сторону амбара с зерном. – Именно поэтому я сейчас и иду к Эльзбет.
По дороге я рассказала Мартину, как увенчались успехом мои попытки обрести поддержку в прекращении того, чтобы муж избивал Эльзбет. Не умолчала я и о том, как долго уговаривала Конрада, прежде чем он вступился за сестру. И даже своими тревогами о сегодняшней ситуации у колодца в нашем переулке я поделилась:
– Я поступила так ради благого дела, и даже если сейчас какая-то пара сплетниц хочет мне напакостить, я это пресеку. Расскажу обо всем Эльзбет, чтобы она предупредила брата. Да и ты теперь обо всем знаешь. Мне кажется, так эти слухи прекратятся.
– Будем надеяться. – Мартин серьезно кивнул. – Спасибо, что рассказала. Даже мой приор уже задумывается об этом. По крайней мере, он меня спрашивал, не встречаешься ли ты с кем-нибудь.
– Брат Генрих? – Я остолбенела.
Наша последняя встреча две недели назад мне очень не понравилась, и потому я была рада, что вскоре он отправился в путешествие и в ближайшее время его не будет в городе. На проповеди в монастырь я с тех пор ходила всего раз – келарь, вручая мне документ, сказал, что в дальнейшем индульгенция будет возможна только за денежные пожертвования.
– Ну да. – Мартин, похоже, смутился. – Он друг семьи и тоже беспокоится о тебе. Видимо, ты ему особенно полюбилась.
От такого внимания мне вдруг стало неловко. Он ведь мне даже не родня.
– Что-то настоятель печется обо мне больше нашего собственного отца, – не сдержалась я.
Мартин пожал плечами.
– Наверное, все дело в том, что он очень дружил с нашей мамой, когда они были детьми.
Мы дошли до перекрестка Зальцгассе и Шлоссергассе. Тут Мартину нужно было свернуть, если он направлялся в монастырь.
– Я проведу тебя к подруге, – решил он. – Мне кажется, Рупрехт будет тебе не очень-то рад.
– Не волнуйся. – Я невольно улыбнулась. – Он теперь просто не обращает на меня внимания. А когда твой приор, собственно, возвращается?
– Вероятно, он будет зимовать в Констанцской епархии. Перед отъездом он сказал мне, что у него там много дел. А я тебе говорил, что вообще-то должен был ехать с ним? Как секретарь?
Я остановилась.
– На судебный процесс над ведьмами?
– Да. Но я рад, что настоятель передумал.
Я покосилась на худощавое тело моего брата, на его добродушное лицо и с ужасом представила себе его в пыточной, как он записывает показания ведьм, слово за словом, пока несчастных истязают, и невольно покачала головой.
– Нет, тебе это не по силам. Для таких задач ты слишком мягкосердечный.
– Я не об этом. Я хотел сказать… – Мартин перешел на шепот и потащил меня дальше по улице. – Я думаю, что все эти события – то, что ведьмы летают или возлежат с дьяволом – происходят только в воображении этих несчастных женщин. То есть не на самом деле. И среди духовенства и ученых я не единственный, кто так полагает.
– Так ты не веришь в то, что можно навести на кого-то порчу?
– Не знаю… Мне кажется, что колдовство возможно, что есть черная и белая магия. Но магия эта – результат того, что люди научились подчинять себе природу, как пытаются год от года и день ото дня сделать алхимики. Есть многое в мире, что нам, людям, неведомо и чему мы не найдем объяснения еще лет сто, а то и триста. Но инквизицию во всем этом должно интересовать только одно – случаи, когда кто-то из колдунов отрекается от истинной веры и начинает поклоняться демонам.
Мы дошли до ворот бочарни Рупрехта, где работник и подмастерье как раз убирали двор, и Мартин умолк.
– Ваш мастер тут? – спросил мой брат у подмастерья.
– Нет, он уже в трактире напротив.
– Ну и ладно, – пробормотал Мартин и повернулся ко мне. – Я подожду тебя здесь и проведу домой.
– Хорошо. Я ненадолго.
Я поспешила в кухню. Барбара как раз готовила молочную кашу, а моя подруга сидела на лавке, прижимая к груди малышку Дору. Вид у нее был очень огорченный.
– Что случилось? – испугалась я. – Рупрехт снова…
– Нет-нет. – Эльзбет помотала головой. – Дело в том, что… с тех пор как я заболела, у меня почти нет молока. Скоро повитуха придет.
– Не нужна вам никакая повитуха, – проворчала служанка, помешивая кашу у плиты. – Вам просто нужно потерпеть, пока ваше молоко перегорит, а малышку выкармливать козьим. У меня у самой пятеро детей, и двоих я вырастила на козьем молоке.
Дора, изогнувшись, расплакалась.
– Она есть хочет? – обеспокоенно спросила я.
Эльзбет кивнула.
– И вот так целый день.
Барбара поставила горшок с молочной кашей на стол.
– Давайте поедим, и я сразу отправлюсь в путь. Мой двоюродный брат живет за городом со стороны Иля, у него стадо коз. Я с ним договорюсь, и у вас каждый день будет свежее молоко.
И вдруг малышка начала кашлять. Все мы вздрогнули. Кашель у нее был сухой, похожий на карканье вороны, но, правда, он быстро прекратился.
– О Господи, неужели она заразилась… – пролепетала я.
Эльзбет побледнела.
– Наверное, она просто поперхнулась.
Вскоре явилась повитуха, и я, попрощавшись, ушла. За время моего пребывания у Эльзбет малышка Дора еще дважды заходилась кашлем, и в последний раз он перешел в жалобный плач. Терзаясь от тревоги, я вышла из кухни и только потом поняла, что забыла обсудить с Эльзбет этот глупый слух о Конраде.
Глава 20
Равенсбург, середина октября 1484 года
– У меня в пиве очесок! – возмутился Генрих, отодвигая от себя почти полную кружку.
На бумажных мельницах перерабатывали хлопковые очески и древесные опилки, и тамошние работники, счистив с жерновов грязь, сбрасывали ее в ручьи, а потом на этой воде кто-то варил пиво, уму непостижимо! Уж лучше бы он заказал себе привычный кубок вина, пусть после града в прошлом году вино в городе и очень подскочило в цене. Но сегодня днем Крамеру просто почему-то захотелось прохладного пива.
Этого и следовало ожидать. Пиво в Равенсбурге показалось ему дрянным еще во время прошлого его визита в этот город, когда девять лет назад он расследовал ритуальное убийство, совершенное иудеями
