Красивое лицо Хельвиг побагровело:
– Одна птичка на хвосте принесла!
– Все равно это просто глупая болтовня. Я Конрада с детства знаю, я выросла с ним и Эльзбет. Если бы мне нравился твой Конрад, я бы с ним еще много лет назад счастья попытала. Но это не так.
– Ха! И я должна в это поверить? Почему же ты постоянно бегала к нам в пекарню, пока меня не было?!
– Да потому, что Конрад – старший брат Эльзбет и мне нужна была его помощь. Наверное, тебе птичка на хвосте и то принесла, что Рупрехт начал избивать Эльзбет – нужно было с этим что-то делать.
На лице Хельвиг проступило удивление.
– Ты лжешь! – наконец выдавила она. – Я уже давно думаю: почему это ты до сих пор замуж не вышла? Потому что ты боишься замужества, вот почему! Тебе лучше с женатыми мужиками тайком миловаться.
Такой чепухи я еще в жизни не слыхала. В этот момент из-за угла вышла жена мастера-врачевателя Оберрайнера, остановилась рядом с нами, внимательно посмотрела на Хельвиг, затем на меня, кивнула и пошла дальше. Мне стало не по себе – кто знает, как долго она там подслушивала?
– Все, хватит, Хельвиг. Мы сейчас же пойдем в пекарню к твоему Конраду, и ты повторишь свои нелепые обвинения в его присутствии.
– Да он солжет, точно как ты!
– Вот значит как, ты мужу не доверяешь? Хороший брак, ничего не скажешь. Ну, пойдем, если не трусишь.
Она нехотя пошла со мной по улице, но уже вскоре стряхнула мою руку.
– А ну-ка, отпусти. Не хочу, чтобы меня видели рядом с тобой. – Женщина поспешно пошла передо мной по переулку, и я едва за ней поспевала.
Только в Гензегэсхене ее шаги явно замедлились, и перед своим домом она остановилась. Стояло раннее утро, и ставни в лавке пекарни были еще закрыты – продавать булки через окно Конраду разрешалось только с десяти часов утра до полудня.
– Что такое? – Я распахнула дверь. – Пойдем уже.
В доме витал аромат свежеиспеченного хлеба. В лавке, где в это время старый мастер-пекарь обычно раскладывал по полкам хлеб, никого не оказалось.
– Конрад? Ты тут? – крикнула я в сторону кухни.
Хельвиг презрительно поморщилась.
– Ну, и чего ты тут разоралась? Раньше так всегда прямо в кухню бежала, как к себе домой.
– Я тут по кухне бегала, когда ты еще за городом гусей пасла, – не сдержалась я.
Но нашу перепалку прервал подмастерье, выглянувший из кухни. Его темные брови и шапочка были в муке.
– Доброе утро, госпожа. Доброе утро, девица Сюзанна.
– Где мой муж? – рявкнула Хельвиг.
– Полчаса назад уж ушел. Вместе со старым мастером.
– И куда, скажи на милость? Или из тебя все клещами тянуть нужно?
– К своей сестре, Эльзбет.
– Не знаешь почему? – вмешалась я.
– Нет.
Он уже собрался вернуться в кухню, когда я перехватила его за руку.
– Погоди. Раз уж ты к нам вышел, скажи-ка, видел ли ты когда-нибудь, чтобы мы с Конрадом делали что-то… непристойное?
– Это вы о чем? – Бедняга вообще не понял, к чему я веду.
– Ну… Как ты считаешь, я тайно миловалась с твоим мастером?
– Что? Да ни в коем случае! Уж я бы такое заметил, поверьте.
Я в этом не сомневалась. Хоть иногда и казалось, что этот подмастерье особым умом не блещет, но во внимательности ему не откажешь.
– Вот видишь! – с триумфом повернулась я к Хельвиг.
– Это еще ничего не значит, – возразила она, и глаза ее злобно блеснули. – Этот парень ни за что своего мастера не выдаст.
– Ну тогда пойдем к Эльзбет. Там и она, и Конрад смогут подтвердить, что я говорю правду.
Когда мы вошли во двор бочарни, там царила какая-то странная тишина. Никого не было видно, не слышался грохот молотков и простукивание бочек. Еще по пути сюда я встревоженно раздумывала, почему же Конрад и его отец средь бела дня бросили работу и пошли сюда.
Я обеспокоенно прошла вперед и понялась по лестнице. Дверь комнаты была лишь полуприкрыта, изнутри доносилось тихое бормотание.
Я осторожно заглянула внутрь. Перед нами с Хельвиг стояли Конрад и старый мастер-пекарь, напротив них – Рупрехт, его подмастерье и служанка Барбара. Все они сложили ладони вместе и бормотали «Отче наш». Только затем я увидела посреди комнаты колыбельку Доры. Эльзбет обхватила колыбельку обеими руками. Моя подруга молчала. От страха у меня болезненно сжалось сердце – что случилось с ребенком?
По комнате разнеслось многоголосое «Аминь!», и Эльзбет вдруг оглушительно завопила:
– Нет!!!
Она изогнулась, и Барбара бросилась к ней. Только тогда я поняла – Дора умерла!
Я кинулась к колыбели, опустилась на колени рядом с подругой, обняла ее и почувствовала, как ее тело сотрясают беззвучные рыдания. Я пыталась подобрать слова, чтобы утешить ее, но мне в голову не приходило ничего, что могло бы облегчить немыслимую муку Эльзбет. Тельце Доры лежало в колыбели – восковая кожа, впалые щеки, ручки на льняном покрывале, тонкие, как у стариков.
– Священник уже приходил? – осведомилась Хельвиг, будто спрашивала у мясника, сколько стоит фунт говяжьих костей.
Барбара кивнула.
– Завтра похороны.
– Но ведь ей стало легче… – сквозь слезы пролепетала я. – Кашель почти прошел…
– Дитя ослабело, оно недоедало, – тихо ответила мне Барбара. – Вчера ночью у девочки началась лихорадка, и хворь одержала победу. Господь смилостивился над ее душой и подарил ей вечный покой.
Тяжело ступая, Рупрехт подошел к жене и осторожно опустил ладонь ей на плечо.
– Мы переживем это горе, супруга моя. – Затем он повернулся ко всем нам: – Так угодно было Господу, ведь Эльзбет вновь носит дитя под сердцем.
Глава 22
Где-то в Верхней Швабии, между Маркдорфом и Вальдбургом, середина ноября 1484
Генрих ехал на телеге среди винных бочек. Трясло его немилосердно, да и сидеть было неудобно, к тому же, стоило ему покинуть Маркдорф после ночи в продуваемой всеми ветрами комнате епископского замка, как заморосил дождь. Возчик, правда, предложил монаху устроиться рядом с ним, но Крамер, поблагодарив его, отказался. Все возчики отличались чудовищной болтливостью, и пусть любому инквизитору общение с болтуном идет только на пользу, Генрих хотел спокойно поразмыслить, прежде чем доберется до замка графа Иоганна фон Зонненберга, сенешаля[94] Священной Римской империи из рода Вальдбургов. Юный граф проживал то в Вальдбурге, то в соседнем Вольфегге, приходился братом епископу Констанца и пригласил к себе Крамера в делах инквизиции, что немало обрадовало монаха.
Собственно, Генрих собирался без промедления вернуться из Констанца в Селесту до наступления зимы. После напряженных и не особо успешных недель в Равенсбурге приор чувствовал в себе достаточно сил, чтобы отправиться в обратный путь. В епископском замке в Констанце ему выделили пусть и продуваемую сквозняками, зато поистине