– Что вам от меня нужно? – испуганно спросила я.
– Увидишь. Поторапливайся, у меня нет ни малейшего желания провести полдня в одной камере с ведьмой.
– Прекратите! Я не ведьма, и вы это знаете.
– Знаю? Правда? Ничего, допрос с пристрастием покажет, что к чему.
Я попыталась подняться, но кандалы на ногах мешали и у меня ничего не получилось. Женщина с неохотой протянула мне руку.
Когда я встала, она вытащила из корзины грубую однотонную робу и потрескавшиеся деревянные башмаки. Тогда я поняла, что сейчас произойдет.
Руки у меня тряслись, и я едва сумела расстегнуть все крючки на лифе платья. Жена Буркхарда помогла мне стянуть платье, и я осталась перед ней в короткой нижней сорочке.
– Снимай все! – приказала она.
Я невольно покосилась на решетку.
– А где стражник?
– Ушел наверх, пока мы тут с тобой не закончим. – Из корзинки она достала ножницы и бритву.
– Я… я этого не выдержу… – прошептала я, покачнувшись, и оперлась о холодную каменную стену.
– Да ты будешь раздеваться или нет?
Она грубо вздернула мои руки вверх и стащила с меня сорочку. Стоя перед ней в чем мать родила, я уже собиралась нагнуться за робой, но женщина меня опередила.
– Оденешься потом. Вначале тебя нужно побрить. Стой смирно, иначе может быть больно.
И она принялась сбривать мне волосы под мышками.
– Ничего нет, – громко сказала она в конце.
А потом она действительно принялась брить мне лобок.
– Почему вы это делаете? – в ужасе спросила я.
– Потому что ты могла спрятать где-то на теле метку чар молчания. Как и большинство ведьм.
Кровь громко стучала у меня в ушах, но мне почудилось, что откуда-то снаружи донесся сдавленный стон.
– Там кто-то есть? – вскрикнула я.
– Тут никого нет, кроме меня. Так что стой и не дергайся, милочка! Так… готово. Тоже ничего нет.
Будто этого унижения было недостаточно, она сунула руку в перчатке мне между ног, вначале сзади, разведя ягодицы, затем спереди. Я завопила.
– Ну чего ты орешь?! – проворчала она. – Тебя ждет куда худшее, поверь мне.
На мгновение мой гнев вернулся.
– Что ты за баба бессердечная такая! – прошипела я.
Жена врачевателя невозмутимо протянула мне потрепанную робу.
– Теперь можешь одеться и сесть, мне еще нужно тебя подстричь и сбрить волосы на голове.
Я обессиленно повиновалась. Зажмурившись, я слушала, как щелкают ножницы, срезая волосы, а потом бритва, неожиданно холодная, начала царапать кожу головы. По виску потекла теплая струйка крови.
– Готово. Можешь открывать глаза.
Я стерла кровь со щеки и посмотрела на кучку рыжеватых светлых локонов, рассыпавшихся по попоне. На мгновение во мне вспыхнуло желание схватить бритву, неосторожно оставленную женщиной на полу, и всадить ей в горло. Просто чтобы причинить ей боль. Меня уже все равно ничего не спасет. Я едва устояла перед этим искушением.
– И обувь.
– Зачем менять обувь?
– А зачем тебе отличная обувь из телячьей кожи в пыточной? – возразила жена Буркхарда и стянула с меня туфли, вытряхнула их, а потом осмотрела пальцы моих ног – не спрятан ли там амулет.
Я стояла неподвижно, наблюдая за происходящим словно со стороны. Наконец женщина собрала все свои вещи в корзину, вместе с моими туфлями.
– Достопочтенные господа судьи обещали мне их в награду за работу. А твое платье… – Она сложила в корзину платье и накидку. – Твое платье получит палач, когда все закончится.
С этими словами она вышла из моей камеры, закрыла решетку и провернула ключ в замке.
– Все чисто, я ничего не смогла найти, – сказала она уже снаружи.
И я услышала хриплый голос, от которого у меня кровь застыла в жилах.
– Ты отлично справилась.
Так значит, инквизитор тоже был в подвале!
Жена мастера-врачевателя была не единственной, кто явился ко мне в камеру в тот день. В какой-то момент за решеткой показался сухопарый седой старик. Он стоял и молча смотрел на меня, и я, подумав, что вижу призрака, поспешно отвернулась.
– Это не Сюзанна, – сказал он.
Голос старика показался мне странно знакомым.
– Ну конечно, это она, – настаивал охранник. – Сюзанна, уж будь добра, встань и подойди поближе. К тебе посетитель. Он хочет поговорить с тобой, но мне нельзя впустить его в камеру.
Только тогда я узнала отца Эльзбет – и испугалась. Мне было очень стыдно, что он видит меня в таком жалком состоянии. И в то же время во мне затеплилась надежда на то, что я смогу избежать казни. Старый пекарь мог передать весточку обо мне моему отцу.
С трудом поднявшись на ноги, я шагнула к решетке – насколько мне позволяла цепь на лодыжке. Конскую попону я натянула на голову, чтобы скрыть уродливый лысый череп.
– Это и правда ты, малышка Сюзанна из Гензегэсхена! – надтреснутым голосом произнес он. – Ох, горюшко-то какое… Когда Эльзбет узнает, что ты сидишь тут в темном подвале, она очень огорчится.
– Эльзбет умерла, дядюшка, – тихо сказала я.
– Что ты такое говоришь? Глуховат я стал, глуховат.
– Эльзбет умерла!
– Умерла? А ведь верно, я опять забыл. Умерла доченька моя, как и моя милая жена.
Слезы градом покатились по его морщинистым щекам. Мне хотелось поплакать вместе с ним, но не осталось слез.
Он вытер лицо.
– Но почему на тебе такой странный наряд? И где твои чудные белокурые локоны? Ты выглядишь так странно.
– Это потому, что завтра утром меня поведут в пыточную. Пожалуйста, дядюшка! Сходите к нам домой и скажите моему отцу, что я здесь в заточении. Меня обвиняют в том, что я ведьма, но инквизитор лжет! Папе нужно подать поручительство за меня, чтобы меня выпустили из темницы. Найти свидетелей, чтобы те дали показания в суде о том, что я не ведьма. Пожалуйста, дядюшка! Иначе меня убьют!
– Что? Ты ведьма?
– Нет! Я не ведьма! – завопила я. Похоже, папа Эльзбет совсем оглох. – Скажите моему отцу, что я здесь, пусть обратится в суд.
Похоже, он меня понял.
– Твой отец не знает, что ты здесь?
– Нет, в том-то и ужас.
Старик задумчиво кивнул.
– Да-да, я сам только узнал. Меня господин инквизитор вызвал. Сказал, чтобы я уговорил тебя сознаться в твоих злодеяниях. Тогда Господь смилуется над тобой.
– Но я ни в чем не виновата, понимаете?
Он протянул мне свежую белую булочку.
– Вот, я тебе гостинчик принес. Из пекарни Конрада.
Аромат булочки вызвал во мне воспоминания о детстве, когда мы с Эльзбет все время бегали зимой в пекарню, спасаясь от холода, грелись там и таскали сырое тесто.
– Если ты скажешь правду, – продолжил старик, – то тебя оставят в живых, так господин инквизитор говорит.
– Но я же вообще ничего плохого не сделала! – в отчаянии воскликнула я.
Похоже, старик совсем ничего не понимал.
И вдруг он опять разрыдался.
– Ох, Эльзбет, доченька моя, как же ты могла так поступить с нами? Твоя матушка не вынесет такого позора.
Я покачала головой.
– Я не Эльзбет. Я подруга Эльзбет, Сюзанна. Из Гензегэсхена. Вы должны пойти к моему отцу, немедленно.
– Нет-нет, какой позор! – Старик пошатнулся и
