Ох…
– Поначалу мы думали, что это какая-то хитрость. Может быть, шутка. Но мы ошибались. – Теперь глаза Бронна зло сверкают. – Дарт мне нравился. Когда он появился на судне, я взял его под свое крыло. И мне пришлось его убить. Голыми руками. Так, будто он был зверем каким-то. Постарался, чтобы все кончилось быстро. Свернул ему шею. Но я возненавидел себя за это. И ненавижу до сих пор.
Мне хочется его успокоить, но нечем.
– Потом отец отвел меня к тебе в каюту. Ты спала. Он сказал, что моя слабость в том, что я схожусь не с теми людьми. Я должен был доказать, что могу рвать эти узы и быть верен исключительно ему. Я показал, что могу справиться с этим, на примере Дарта. Теперь же я должен был оставить тебя. Если я откажусь, то вернусь в бочку, только на сей раз компанию мне составят камни. Я оказался эгоистом. Я выбрал жизнь. Прошел Посвящение самой дорогой ценой. – Он медлит, и его вина обнажается передо мной. – В тот день, когда я толкнул тебя за борт… Твой отец наблюдал. Не знаю, видела ли ты его, но он следил за мной. Я зашел слишком далеко, слишком отчаянно стараясь сделать вид, будто ты мне безразлична, и с тех пор ненавижу себя за это. Однако это сработало – на какое-то время. Пока я не застрелил того человека на Черном острове. Тогда капитан все понял. Он недооценил мои чувства к тебе, а я переоценил свою способность их скрывать.
Его честность ранит и так и эдак. Многие годы я так сердилась на него и теперь понимаю почему. Потому что любила его, будучи ребенком, и продолжала любить всегда. Я должна была знать его лучше, должна была видеть, что происходит, но я была слепа и к этому, и к тому, что творилось вокруг. Мы оба созданы моим отцом. Оба разбиты на кусочки и склеены заново, но криво.
Я киваю на его запястье, где опять выглядывает веревочный браслет.
– Сохранил его.
– Конечно.
Я чувствую, как набухают слезы. Меня охватывает чувство облегчения: я никогда не теряла своего друга. Тут я замечаю выражение его лица, тягость вины и сожаление обо всем содеянном. Как жаль, что он не объяснил мне, почему мы не можем больше дружить, не избавил от боли расставания и унижения. Но я понимаю, почему он должен был вести себя жестоко. Потому что иначе я бы этого не приняла. Я слишком сильно его любила. Я не виню его, больше не виню. Виноват отец.
– А помнишь, как в юности ты забирался ко мне в каюту во время шторма? Лежал на полу возле моего гамака, и когда я опускала руку, ты брал ее и держал, пока я не засыпала?
Бронн кивает. Воспоминание превращается в ностальгическую улыбку.
– Каждую ночь после твоего Посвящения я опускала руку. Я всегда буду тянуться к тебе.
Однако сейчас мою руку берет он. Мы встречаемся взглядами, и я читаю в его глазах грусть. Столько выброшенных лет, наши беды – цена за его жизнь.
– Похоже, мне не отцепиться от тебя, – говорю я, осторожно надеясь на то, что права и что он не планирует нас покинуть, как только мы благополучно окажемся на суше.
– Похоже на то.
Так звучит его обязательство, но на сей раз я ему верю. Он начинает сбрасывать свою кожу Змеи.
Я склоняю голову ему на плечо и засыпаю, сжимая его руку, чтобы очнуться лишь среди ночи, когда Бронна сменяет Грейс, а внезапное отсутствие его близости укалывает холодом. Уже рассвет, когда Бронн будит меня. Моя очередь стоять за штурвалом. Я дрожу, все еще не отогревшись после вчерашнего ливня.
– Слышно что-нибудь о «Деве»?
– Ничего. – Однако в его тоне нет радости.
– Думаешь, это означает, что он решил нас не преследовать?
Такого не может быть.
– Не знаю, что это значит, но ничего хорошего. И думаю, что нам важно не останавливаться.
Я смотрю на него с удивлением.
– А как же насчет мачты? Разве мы не хотели подыскать корабль получше?
– Выход на сушу будет делом рисковым. Если он решил за нами не охотиться, ему на помощь придут шпионы. Им на глаза попадаться не стоит. Кроме того, мачта держится. Я считаю, мы должны следовать по курсу.
Он прав: отсутствие отца выглядит подозрительным, и все же я рада, что нам не нужно пытаться ускользнуть от «Девы». Честно говоря, если Бронн думает, что может довести это суденышко до Шестого в сохранности, я верю ему.
– Ладно, если Грейс согласна, я не против. А подойти к берегу поближе мы рискнуть не можем? Тут куча всего, что не менее опасно, чем Гадюка. Какой-нибудь морезверь может проглотить нас целиком, если нам не повезет оказаться у него на пути.
– Согласен.
Мы оба помалкиваем насчет прошлой ночи, но прежде чем уйти отдыхать, он накидывает мне на плечи покрывало, и этот жест согревает меня не хуже густой шерсти.
Следующие несколько дней проходят без особых приключений. Мы втроем свыкаемся с рутиной, по очереди то рулим, то отдыхаем, питаясь сырой рыбой и морскими водорослями, которые ловим сетью, обнаруженной в одном из сундуков.
К разговорам первого дня никто не возвращается, все слишком устали, чтобы заботиться о чем-нибудь еще, кроме выживания, но мы с Бронном редко оказываемся далеко друг от друга, в наших отношениях снова появляется невысказанная близость, которая отражается в близости физической. Мы находим поводы дотронуться друг до друга, соприкоснуться кожей, пальцами, и трепет от происходящего поражает меня. Я и не подозревала, как сильно соскучилась по нему за эти годы.
К чести Грейс, она помалкивает, хотя в один особенно ясный день, когда неумолимое солнце испепеляет нас, а Бронн дежурит у штурвала, она подсаживается ко мне.
– Ты повеселела.
Я смеюсь.
– Мы
