Кстати. Чтобы заглядывать, нужно хотя бы смотреть. Интересно, мертвецы могут открывать глаза? Так, стоп. Если я рефлексирую свое существование, осознаю саму себя как единицу жизни, значит, мне есть чем думать. Ну, или хотя бы имитировать процесс размышления. Мозг есть, пусть и гипотетический. Надо открыть глаза и отобразить окружающую действительность. Так, попробуем…
Опа! Получилось! Впрочем, не факт, что это — реальность.
====== Глава 31. Царство Тьмы, химия и не очень глубокая философия. ======
— Ты умрёшь через семь дней.
— Punks not dead.
— А, извините.
Первым ощущением был страх. Комната, с кристально-белыми, как сахарная пудра, стенами, блестящим, натертым до блеска полом, также цвета снега и потолком со штукатуркой, которая не отваливается, кого угодно натолкнет на страшную мысль: «А не психушка ли это, часом?». Паника, что Геральт, Йорвет и даже, быть может, Локи — ребята, существующие только в моей голове и совершенно вымышленные, не имеющие аналогов в реальной жизни, накрыла мгновенно. Вдруг, это были мои персональные глюки, и все это время я лежала в какой-нибудь кататонии*, помешанной с шизофренией и умноженной на депрессию? Вот и верь после этого эльфам — полюбишь их, а их, блин, не существует совсем. Нет, ну с другой стороны понятно, почему у меня с Йорветом не складываются отношения. Очень обидно, когда идеал мужчины всей твоей жизни – выдуманный, и, даже при условии, что он сооружен твоим воспаленным мозгом, все равно остается редкостным козлом.
Я резко села, свесив босые ноги с жесткой кушетки. Паника сменилась острым желанием сходить в разведку, по еще совсем недавнему настоянию Геральта, штуку крайне полезную, и выяснить все происходящее самой. Что-то мне подсказывает, что прямиком с Ведьмин-лэнда меня не могли отправить распиливать на органы для желающих, ибо это слишком много затрат энергии ради печени сомнительно качества. А в их мире с пересадкой какого-нибудь сердца вообще туго, потому что, как говорила моя знакомая, медичка Шани: «Нейрохирургия только зарождается», а трансплантацию внутренностей местные, по такому случаю, конечно, еще не изобрели.
Сорочка, напоминающая больничную, из американских фильмов, сковывала движения и угрожала развязаться на уровне раздавшейся, на казенных асгардских харчах, попы. Завязав бантики как можно туже, я зашагала по кристально-выбеленному полу, оставляя не красивые, жирноватые следы ступней, с четкими линиями узоров пальцев, ведущих к единственной доступной мне двери. Взяв её за железную ручку, мой инстинкт самосохранения, тот самый, который уже подвел меня и разрешил умереть, на глазах любви всей моей жизни, от рук сбрендившего эльфа-глубокоглаза, решил вспомнить, что он все-таки в наличии имеется. Внутренний голос, нашептывая каким-то хриплым голосом, подсказывал мне попробовать прислушаться к тому, что творится в большом жестоком мире за пределами белой комнаты и не высовывать бедовую голову из укрытия раньше времени.
Приоткрыв дверцу, создавая мини-лаз в злую реальность, я замерла — кто-то определенно шел в мою сторону, торопливо перебирая ножками и звонко разнося эхо шагов по темному коридору. От ужаса, что это за мной, я захлопнула дверь обратно, да так громко, что испугалась еще больше. Молясь, что это не санитары с уколами, ваша покорная слуга аккуратно сползла по стеночке, прижимаясь к ней спиной, и надеялась слиться с комнатой, физически ощущая, как бледнеет кожа. Шаги подошли вплотную к двери и стихли, замерев в какой-то непонятной нерешительности. Очевидно, некто неведомый тоже прислушивался, что происходит в комнате. Мне показалось, что прошла вечность, но тот, кто был по ту сторону, явно не решался заходить так же, как и я — выходить. Приняв стратегически важное постановление, что от санитаров все равно не сбежишь, я вскочила, и прежде, чем импульс идеи раскрыть дверь достиг необходимого отдела мозга, повернула ручку, впуская сквозняк в комнату.
За дверью оказалась молодая девушка, лет эдак шестнадцати, с длинными мышиными волосами, распущенными и струящимися по воздушному, белому платью, заканчивающимися где-то в районе обратной стороны коленей. На лице подростка была абсолютно черная, непроницаемая маска, скрывающая кончик носа и рот. Глаза ее, серые, и как будто бы с несколькими зрачками, улыбнулись мне. Она поклонилась, пряча запястья за спиной и кивнула, предлагая следовать за собой. С грустью глянув на босые ступни, я согласилась, тяжело вздохнув. Мы вместе нырнули в темноту коридора, ведомые только сияющим шаром, лучей света которого едва ли хватало, чтоб озарить маленький островок пространства. Девушка постоянно пыталась спрятать кисти рук от моего взгляда. Если я её обгоняла — она убирала их за спину, отставала — держала их на животе. Напрягшись, я подумала, что у нее все пальцы исколоты из-за анализов и хотела было уже осмелиться задать этот вопиющий, напрягающий и нагнетающий атмосферу, вопрос, как вдруг шар, а следом и мы, резко свернул и завис, освещая мраморную дверь, выросшую будто бы из неоткуда в гладком пространстве стены. Девушка снова склонила спину, головой указывая, что это — конечная цель нашего маршрута.
Я с силой распахнула дверь, готовая высказать всё, что я думаю об этой больнице, ее обслуживании и персонале со странными привычками. Однако, встретил меня не кабинет главврача, не процедурка и даже не палата свиданий с отчаявшимися родственниками. Просторная, с хорошим искусственным освещением, комната больше напоминала чайную курильню с элементами будуара. На стенах висели картины с разными пейзажами и сценами битв самого эпического масштаба — от драк палками и камнями между пещерными племенами, минуя Вторую Мировую Мидгарда и до битв в космосе, а-ля «Звездные Войны». Огромный диван-угол, раскинувшийся под одной из особо кровавых сцен чьей-то истории, мог запросто уместить меня и всю мою семью с многочисленными троюродными племянниками сестер моей бабули включительно. Недалеко от него стояли стеллажи с книгами, также самой вариативной степени ветхости.
По центру всего этого интерьерного великолепия расположился резной стол из красного дерева, с ножками-лапами льва. За ним, потягивая чай из красивой фарфоровой кружки, восседала на стуле, обтянутом бархатом, высокая женщина с черными, как душа Локи, волосами. Заприметив меня, женщина улыбнулась, меняя скучающее выражение тощего лица на нейтрально-добродушное. Её прислужница отодвинула мне стул, помогая присесть.
— Давно не виделись, Аника.
— Привет, Мара… — я замялась, думая, как правильно к ней обратится. — Моргана… э-э-э… Персефона? Хель?
— Умоляю, только не Персефона, — женщина плавно поднесла кружку ко рту. — Эта легенда отвратительна, — за моей спиной
