Мы обе молчали, глядя друг на друга. Хель — с задоринкой, а я — будто бы запыхаясь.
— И главное: Йорвет давал мне выбор в моих действиях. Ты можешь поступить вот так, и это будет по-умному. Локи говорил: ты должна поступить именно так, и никак иначе. Локи подмечал детали и субъективировал, тогда как Йорвет смотрел на меня в целом, как на объект абсолютный. Лучше ругать за неодетые очки, чем подмечать супер-макияж. Потому что одно будет кривой заботой, а другое — строгой оценкой.
Я снова задумалась, чем бы закончить эту тираду и поставить точку. Не перед Хель, не перед Локи или Йорветом. Перед собой.
— Глупо думать, что существует что-то опаснее ненависти. Слепая привязанность Локи, его эгоистичное чувство боязни одиночества отравляют не только его самого, но и меня — подменяют жалость и дружбу на симпатию и привязанность. И если у самого трикстера есть возможность уцелеть после таких отношений, то у меня её просто не будет.
— А в тебе умер философ, знаешь?
— Во мне умерла я. Спасибо, что живая. Еще вопросы, Ваше Высочество, будут?
— Действительно. Мы что-то засиделись. Пора бы и честь знать. Тебе, я имею ввиду, — Хель хлопнула в ладоши.
Между ними загорелся шарик синего цвета, взмывающий с кончиков пальцев в воздух и медленно поплывший к двери. Я последовала за ним. У самой двери я повернулась и в пустоту, не имея ничего конкретного ввиду, сказала, предчувствуя, что слова дойдут до адресата, где бы он ни был:
—Прости, что так вышло, — в ответ, словно из неоткуда, мне раздалось знакомое хмыканье трикстера. — Все будет хорошо, не пессимизди давай!
Я шла по темному коридору, изредка сворачивая за ярким шаром, уже и не думая ни о чем.
Я просто знала, куда иду и единственное, чего мне хотелось — идти побыстрее. Впереди показался тупик. Шар, подлетая к нему, становился все больше в размерах. У самой стены он стал таким гигантским, что туда запросто могла въехать конница Aen Elle в полный рост.
Сын Лафея вышагнул из пространства и мрачно уставился на брюнетку, пытаясь провернуть с ней тот же фокус, что и она с Аникой. Задавить взглядом, заставить чувствовать себя неуютно. Хель, упершись о спинку стула, посмотрела на него с нескрываемым злорадством, едва ли не мерзко хихикая. Локи, сдавшись, развел руками, всем своим видом показывая, что «бывает» и ничего смешного в этом нет.
— ЧуднО. Говорила она об одном, а я услышал нечто похожее на: «Наивысшим проявлением любви с твоей стороны будет отойти на какое-то время и не мешать». Я сошел с ума от горя или...?
— Нет, ты понял все правильно, — Хель снова стала серьезной. — Единственная странность этого лишь в том, что осознание пришло к тебе так поздно. Точнее, что Аника сказала тебе это так поздно. Сам бы ты никогда не пришел к этому выводу.
— Почему? Подумаешь, путался под ногами десять лет. Я же потом изменил это время, верно? — с надеждой спросил Локи.
— И все равно она выбрала этого эльфа. Аника совершенно не меняется, — ответила Хель, отворачивая взгляд на одну из картин, — двадцать ей лет, тридцать. Разве что пока смелости немного не хватает. Впрочем, мы знаем, что жизнь это исправит быстро.
— Только не пытайся больше заставлять её сотрудничать против Одина, мать, — предостерег Локи. — В прошлый раз она из-за этого кинула в меня Камнем Бесконечности. И хорошо, что он был в спячке, а то сдвигать было бы нечего.
Комментарий к Глава 31. Царство Тьмы, химия и не очень глубокая философия. *кататония – психопатологический синдром (группа синдромов), основным клиническим проявлением которого являются двигательные расстройства.
Гормоны или группы гормонов, регулирующие ваше настроение. Упрощенно.
====== Глава 32. Десять минут – полет нормальный. ======
А знаете, что делает человек первым после оживления и возврата в собственную, такую родную и уютную тушку? Думаете, он щупает свои смертельные раны, отправившие его на рандеву к праотцам? Не-е-ет, нифига. Проверяет, двигаются ли конечности, в целости ли они и полный ли их комплект? Найн! Открывает глаза, хотя бы по очереди? Тоже мимо.
Первое, что я сделала, поняв, что внезапно оказалась в самой себе, любимой (как звучит-то!) — попыталась ощутить жизнь. Буквально, во всех её физических проявлениях. Осознать себя до мельчайших атомов, клеток органов, каждой волосинки, ноготка и заусенчика. Прочувствовать себя насквозь, как единое сборище молекул, неделимое под властительными силами гравитации, целостное сознание, которое и является самой ценной в мире вещью —душой. Понять, каково же это — быть собой в себе самой полностью. Непередаваемое чувство, когда ты осознаешь каждый вдох кислорода, его преобразование, выдох углекислого… Ох, наверное, Хель меня своей химией покусала, простите.
Следующим чувством, пришедшим через минуту после осознания, что я и правда пока еще копчу небо, была стужа. Мне натурально было не просто прохладно или зябко — мне было адски холодно, будто я тусила месяца на курорте в Йотунхейме, в самых его полярных частях. Продроглость шла откуда-то изнутри, из моего неоправданно забытого всеми пузика, и даже жир, старательно накапливаемый с момента рождения, не мог согреть и унять дрожь. Я предчувствуя недоброе, наконец, соизволила открыть глаза и обнаружила себя, погребенную под ворохом одеял, заботливо сложенных горой, между каждым слоем которой были распиханы грелки и теплые фляги с водой. Вся эта конструкция была способна согреть и слона, но не вашу покорную слугу.
С трудом пошевелившись под этой тонной сваленной шерсти, я провела рукой по бывшему месту ранения, проводя инспекцию на повреждения и с удивлением обнаружила гладкий, затянувшийся рубец с едва попадающимися стежками шершавой грубой нити. Надо было срочно посмотреть на сие заштопанное чудо воочию и оценить материальный ущерб, принесенный Карантиром моему многострадальному тельцу, и подсчитать, сколько я предъявлю суду за моральную компенсацию. Впрочем, высунув пятку за пределы столь сильного обогрева, я резко передумала. Решив, что я случайно запуталась в одеялах, я успокоила себя и свою совесть, старательно улавливая остатки сна, который только что смотрела…
Рядом кто-то застрекотал на манер эндриаги. Я мгновенно вскочила, роняя бездонную прорву теплоты на пол и забывая обо всем на свете: включился инстинкт самосохранения, который подсказывал, что справиться с громадным членистоногим, да еще и после тяжелой раны, будет мальца не по зубам даже Геральту. А умереть сразу после воскрешения вообще какая-то трагикомедия с
