— Нет, про ум я сказать точно ничего не могла. Чего нет, того нет. Тут уж не обессудь, — фыркнула я. Выбора-то у него все равно нет. Саския сказала помогать, так что заткнись и делай, что приказала твоя обожаемая королева. Куда ты денешься с подводной лодки, ушастый?
Стол мгновенно отреагировал на перепалку. Перешептывания, ухмылки и многозначительные взгляды, перекрестным огнем пролетевшие над столом, попытались продемонстрировать, что всем всё понятно, и на мне и моей адекватности можно ставить крест. Нарисовалась новая жертва, падшая под обаянием одноглазого эльфа. В принципе, не только наша компания считала, что всё пошло по накатанному кругу — вся таверна, нет-нет, а прислушивалась к сумбурному короткому диалогу. И если краснолюды, находясь в доступности пиздюлей эльфа, ограничивались безобидными вздохами: «Как в старые-добрые.!» и «Эх, Ани сразу вспоминается, да?!», то зал корчмы был менее толерантен и более конкретен в своих сплетнях: «О, очередная подстилка из другого мира приехала!», «Тварь ушастая! Только девок мидгардских портит!», «Ишь, понаехала! Новое, говорят, направленье нынча в моде. Как у ентих, у черных, да. Секс-туризьм! Тьфу! Срамота». В итоге, приз лучшего комментатора по вопросу, в котором никого не спрашивали, был признан Тишка с улицы Литейщиков, двадцать минут рассуждавший на тему, кто из нас больший извращенец: я, если желаю переспать с представителем другого вида, или Йорвет, падкий на инопланетянок.
Эльф хмыкнул:
— Я подумаю, и к концу вечера скажу, стану ли я тебе помогать, или нет.
Я отвернулась, про себя хихикнув и невольно чувствуя, что все вокруг так или иначе правы — ничего не изменилось и Йорвет, так же, как и пару лет назад, продолжает вести себя, как редкая, почти исчезнувшая падла. Помнится, что у него это такой способ флирта. Нет. Хренушки, я второй раз на это не куплюсь, сколько угодно выпендривайся. Ищи себе другую дурочку. Дабы выкинуть из головы всё лишнее, я попыталась снова слушать Присциллу, но уловить снова то настроение, трогающее за струны души, уже не смогла. Трубадурша пела балладу о каком-то Кагыре, рыцаре в шлеме с крыльями хищной птицы, верного долгу кого-то там защищать. Но этого «кого-то» для начала было необходимо найти, потому что неизвестность пребывания сей личности существенно осложняло ему задачу. И пусть пела она уже не так впечатляющее, хмельной пипл хавал в прямом и переносном смысле, не скупясь на овации молодому таланту. Закончив воспевать павшего смертью храбрых парня, Присцилла с чувством поклонилась, и спустилась отпить воды.
— Вот! Сейчас будет! — на всякий случай отодвинувшись на максимальное от Йорвета расстояние, возвестил Лютик. — Рассказ о жизни Аники!
Я быстро запустила руку в свой рюкзак и извлекла на свет божий заботливо обмотанный в тряпки мобильник. Пока он включался, а экран переливался разноцветными огоньками, возвещая о своем пробуждении, весь стол смотрел на гаджет, вытаращившись и чуть ли не приоткрывая рты, как на очередное чудо света. Оно, конечно, я все понимаю — у них со смартфонами напряженка, связь вообще не ловит, а звуки извлекает всё, кроме динамика, но зато есть драконы и мегаскоп — тоже вещи не частые во Вселенной. Так что можно было бы быть и поскромнее. Я прикрыла светящийся экран рукой, дабы не бить в глаза прогрессом всем случайным посетителям таверны, и приблизилась к сцене. Приблизившись к сцене, я включила диктофон, готовая слушать и сохранить в памяти моих потомков и ютубчика балладу про себя, любимую. Не каждый день о тебе пишут песни, тем более, если они с претензией на гениальность. Был, правда, один недобитый доморощенный поэт в моем темном и страшном детстве, который посвящал парочку стихов каждой новой пассии, и мне в том числе, но так как дальше рифм «кровь-любовь-морковь», не ушел, то и считать это полноценным произведением, пожалуй, не было смысла. Но я на всякий случай тоже гордилась.
Присцилла начала эту мелодию напряженно. Во вступлении явственно читалась тревога, опасность и отчаянье. Но когда она запела… Высокий голос, проникновенно прекрасный, сильный, вобрал в слова всю давнюю, с трудом заглушенную, боль, срывал повязки со старых ран, буквально прожигал до визга нахлынувшими воспоминаниями. Где-то в животе проснулось чудовище, которое своими щупальцами задевало в такт музыке органы, играя на них, как на струнах лютни, а сердце и разум вторили ему, дрались между собой, до кровавого месива раздирая друг друга. Песня Лютика и Присциллы не повествовала о каких-то событиях. О том, как именно я попала сюда, о жизни в Каэр Морхен, о Профессоре и его зомби, ходящих по столице Темерии, о огражденном завесой тьмы Вергене. Нет. Она рассказывала о смене эмоций, идущих в ногу со мной по карте Ведьминленда. О том, как отчаянье, боязнь не вернуться домой, и зависимость жизни от одного только ведьмака пожирали меня изнутри, разрушали до основания. О том, как отделенный Асгардом кусок души выпивал эмоции, жадный, пожирающий всё и даже меня саму, как Черная Дыра, как я почти умерла. И как я просто исчезла в один момент и больше никогда и нигде не появлялась.
Если бы Йорвет сейчас взял мою ладонь в свою и сказал, что узнал, я бы разрыдалась у него на плече и потребовала бы не отпускать больше. Никуда. Никогда. Никому меня не отдавать.
Я помню, как он взял мою руку в первый раз. Я помню.
Присцилла закончила, а я так и осталась стоять на ватных ногах, посреди таверны, не в силах пошевелиться или просто начать снова мыслить о чем-то другом. Пока раздавались аплодисменты, я слышала только движение крови по артериям, с трудом передвигающейся там, внутри. Меня потряхивало от чувств, заново пережитых в ускоренном темпе, целые годы за пять минут музыки пронеслись, принося с собой воспоминания и ужас от пережитого. В горле застрял ком размером с Юпитер, не желавший протолкнуться ни туда, ни сюда, мешавший дышать и вбирать спасительный воздух. Спазм сжимал каждую мышцу тела, не отпуская к хрупком равновесию, которого я добивалась уже давно. Всё заново рухнуло, не устояв перед величием таланта Лютика и Присциллы, погребая под своей тяжестью и вашу покорную слугу, и спокойствие, которого, на самом деле, в моей душе никогда не было.
Я с трудом оклемалась, только когда поняла, что щипаю сама себя за руку, и двинула в сторону стола, в надежде напиться и забыться к ведьмаковой бабушке. Вот он, Йорвет, сидит себе, живой, невредимый, рядом с какой-то другой эльфийкой. И это — совершенно незнакомый мужчина. Два года изменят кого угодно и как получится. О скоя’таэле, которого вижу перед собой в эту минуту, я
