и других самых разнообразных вещах. Казалось, что всё, что окружало меня, достигло нужного уровня дзена по шкале просветления. Расслабленная, успокоенная знакомой, пусть и слегка позабытой атмосферой, я впервые за долгое время чувствовала какое-то внутреннее спокойствие и умиротворение. Трубадур, как самый большой ценитель искусства и вовсе решил захватить меня в информационный плен, пытаясь выведать невозможное все о нашей поэзии и своих коллегах. С гордостью продекларировав стихи Байрона, Пушкина, Дикенсон и других литературных гениев, пытаясь превратить их более удобоваримый местный вариант в процессе перевода на Общий, добила я творческую составляющую души поэта только Маяковским и Сологубом. Параллельно, пока я вдохновенно и проницательно, практически в лицах рассказывала «Сто сорок солнц закат пылал…», мою голову посетила ужасная мысль, не отпускавшая отчаяньем и болью: Как? Каким образом фиговина, типа «Тает лёд», стала для мидгардчан чуть ли не вершиной поэтическо-песенного искусства? Впрочем, факт этот я благоразумно скрыла, оставив представителя местной богемы в приятном неведении.

 — Я тоже, знаешь ли, великий поэт! — не пускаясь в лишнюю скромность, сообщил Лютик доверительно. — Признанный, между прочим, и во всех королевствах! Сегодня, например, будет выступать Присцилла, моя близкая… кхм… подруга. Мы вместе приехали с ней из Новиграда с новой концертной программой, а узнав, что приехала подруга Аники не сумели отказать себе в удовольствии продемонстрировать наши таланты. Дак вот, она будет петь мои баллады! Точнее, только парочку, но про знакомых тебе персонажей.

— Про Геральта и Йеннифер? — улыбнулась я, припоминая, как же он меня с ней достал. Лютик выступал с этой «песней» в каждой таверне, где знакомил обывателей со своим творчеством. Баллада о Белом Волке была не просто мега хитом, а классикой своего времени, бессмертным и бессменным лидером местных чартов, практически платиновым синглом маэстро, прославившим его в веках. Когда он еще заводил первые заунывные строки про ведьмака и чародейку, в зале подпевали абсолютно все, и даже звери иногда подвывали, попадая в чарующий тембр мастера. Бывало, что он пел её по три-четыре раза за вечер, а я, уже через неделю совместных странствий, помнила каждую строчку даже во сне, до тошноты, до физического отвращения к тексту. Поэтому я просто люто ненавидела каждый аккорд. — Кажется, я даже знаю примерное содержание…

— Эх… — пиит* огорченно вздохнул. — Аника рассказывала, да? Геральт и Йен знамениты, ибо каждая таракашка от залива Праксены и до самого края драконов, знает их историю. И раз уж сии скромные опусы дошли до вашего мира, значит, мой поэтический долг исполнен. И все же приятно, черт возьми, что Ани не забывает старого друга.

— Смотри, кабы Йорвет не разозлился, — попытался урезонить громкоголосого поэта Золтан. — Ты ж знаешь, он у нас шибко чуйствительный. А от одного упоминания Анькиного имени свирепеет, как бык при виде красных труселей на убегающей жопе.

— И пусть, — оскорбился порядком поддатый Лютик, но на всякий случай оглядел таверну, инициируя поверхностный поиск одноглазого духа мщения. Огребать от Йорвета поэт не горел желанием, понимая, что скоя’таэль, если и решит ударить, то всего один раз, но так, что Лютик просто-напросто забудет, как пишутся буквы. — Я думал написать балладу и о нем с Аникой, — шепотом поведал поэт со страшно наигранной интригой в голосе. — Однако я быстро понял, что писать там особо не о чем, к сожалению. Даже моего таланта не хватит, чтобы превратить эту историю во что-то изящное и прекрасное. А еще этот Йорвет… — поэт снова оглядел таверну с подозрением, будто бы эльф, как Волан-де-Морт поставил оповещение на произнесение своего имени. — Вещать на весь мир о безответной любви прекрасной девушки, которая, к тому же, твоя подруга кощунственно, и я верю, что Ани мне этого просто не простит. Но смолчать о такой очаровательной личности я не сумел! Поэтому я просто решил рассказать её историю существования в качестве гостьи нашего мира.

— «Любви», наверное, громко сказано, — осторожно поправила я.

— А как не любви? — Золтан тоже неплохо поддал, но не понял сути разговора, выхватив только мой вопрос из всего огромного контекста, и сразу, не разбираясь, начал (или продолжил давний, но мне до сего момента неизвестный?) спор с другом. — Ежели хошь знать, так мне до сих пор непонятно. Двойственность, ить, получается! Йорвет-то людей за версту чует и презрением осыпает с головой. Ненависть к ним у него на роду написана, да плюсом там много чего идет. А Аника-то человек, ж! А ему… Ох, тут лучше на примерах. Смотри: помнишь, она бросилась Детмольда колотить? — все засмеялись, подтверждая, что не забыто еще в памяти людей, как красиво смотрелся ночной горшок на голове одного из самых сильных магов Севера, — А эльф-то, ушастый хер, за нею! Бросив отряд биться без головы, командир хуев! За бабой кинулся, едрить твою налево! За человеческой бабой, дхойной! На ходу отстреливаясь из лука и её прикрывая! Я думал, такое только в книжках бывает! А какие он финты проворачивал! Дак даже Йорвет едва за ней поспевал, — повернулся Хивай уже ко мне. — Горячая была девка. Кровь с молоком! Отваги — телега с прицепом. И мозгов тоже как у телеги, если честно. Чуть себя не сгубила. Зато победили в той битве, это да.

— За славную победу! — поднял тост Лютик, поглядывая на меня с призывом не вступать в полемику. Все, дружно ударившись кружками, присоединились к тосту.

— Отчаянная она, ваша Аника, чего уж говорить, — добавил Шелдон Скаггс, занюхивая крепкое пойло своей бородой. — Да я тебе говорил уже, Золтан и при всех повторю: девка эта в наказание была дана. Йорвету, то бишь, — я посмотрела на него с крайним непониманием, чувствуя где-то в словах подвох. Типа, мной можно распугивать армии и наказывать самых опасных преступников Севера? — Сами ж знаете, — сразу же принялся оправдываться лысый краснолюд, — он вор и убийца, хоть и бывший. Сейчас ить то ж самое делает, хоть по приказу, и на благо, и во имя великих целей, а все равно людей больше губит, чем своих. Вот баба эта Асгардская ему и свалилась на голову. Человеческая ж была девка, хоть и с другого мира! Вроде как Предназначение. Чтобы показать, что нельзя всех под одну гребенку грести. Где-то есть еще нормальные люди…

— А не слишком ли сложная схема? — с надеждой спросила я, одновременно ожидая, что разговор как-нибудь сам собой поутихнет.

— Предназначение вообще штука странная, — ответил за всех Золтан. — И работает криво. Но работает, тут уж не сомневайся.

— За Предназначение? — я робко подняла кружку. Меня поддержали, не чокаясь.

Огромная платформа, сколоченная на скорую руку и в явно большой спешке, оказалась не чудом инженерной мысли или апогеем местного

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату