— Елена Вуйчик, — представилась она, присев в коротком книксене. — Благодарю за помощь, господин?..
Ольгерд вложил ей в руку какой-то предмет, который я, как ни силилась, не смогла распознать.
— Ольгерд фон Эверек. Enchantée, сударыня, — девушка изящно стянула кожаную перчатку, и Ольгерд коснулся губами протянутой руки. — Вы, часом, не родственница многоуважаемому пану Вуйчику?
Ревность всегда напоминала мне икоту — так же непроизвольна, неподвластна разуму и абсолютно бесполезна. С госпожой Вуйчик Ольгерд до предела обходителен, меня же пытался нагнуть, как сельскую доярку. Кесарю — кесарево, тысячелетний порядок не изменить.
— Дочь, — с глубоким достоинством ответила Елена Вуйчик, отбросив все возможные сомнения о том, что пан Вуйчик действительно многоуважаемый человек.
— Ольгерд фон Эверек?!
Ответ Ольгерда померк на фоне зычного голоса мужчины в летах, по-отечески приобнявшего девушку за плечи. Он был одет в расшитый камзол, на котором, как на витрине, красовались ордена Редании за доблесть в боях. Несмотря на седую шевелюру, его борода еще блестела пшеничным оттенком, а в движениях угадывалась почти юношеская проворность.
— Быть того не может, да я с родителем вашим служил! — голос мужчины был оглушительным, словно рев разъяренного быка. — В честь него же назвали? Вылитый отец, узнаю фамильные черты! — он положил тяжелую руку на плечо Ольгерда и основательно его тряхнул. Тот простил фамилярность старому знакомому. — Мы с ним когда-то мятежников под Третогором с землей сравняли! Как здоровье достопочтенного батеньки?
Святой Лебеда, да сколько же Ольгерду лет?! Крестьянское восстание под Третогором произошло еще задолго до того, как я на свет появилась. Теперь я могу с полным знанием дела рассуждать о мужчинах постарше.
Девушка застеснялась неуемного пыла своего родителя и мягко потянула его за рукав. Тот отмахнулся от нее, расплываясь в радушной улыбке и поглаживая роскошную бороду. Стражники расслабились и снова прислонились к шатру, прикрыв глаза.
— Вуйчик? Ротмистр Вуйчик? — редко мне доводилось слышать изумление в голосе Ольгерда. Контраст между ним и его постаревшим камрадом действительно ошеломляющий.
— Ха! Рассказывал батька, конечно! — ротмистр расхохотался, его самолюбию явно тешило, что лже-отпрыск Ольгерда наслышан о нем. — Мы кутили с ним по молодости — вся Редания на ушах стояла! Пока матушку вашу не повстречал, госпожу Белевиц, такой повеса был! Но как ее узрел, пропал казачок, побежал свататься, пятки засверкали! Что и слова не промолвите-то? — нахмурился он от молчаливости собеседника. — Как здоровье родителей, неужели случилось что?
Я вся превратилась в слух. Что за загадочная госпожа Белевиц? Фамилия бывшей супруги Ольгерда Ван Рог, если судить по письмам… Сколько же жен сменил этот герцог Синяя борода?
— Отнюдь, все прекрасно.
— Скуп на слова, это в мать, не в отца! — не могу поспорить с ротмистром, Ольгерду совсем не присуще односложно выражаться. — Что прекрасного-то, поведай? Как поместье ваше в Бронницах? Чудное поместье, надо наведаться, да вот засел в Велене, сижу уже сычом последние лет двадцать! Давненько надо было в гости наведаться! Батеньке-то передайте — ротмистр Вуйчик, друг его армейский, изволит его проведать перед смертью-то!
Ротмистр Вуйчик прижал дочку, поцеловал в затылок, та стеснительно фыркнула, но не отстранилась от крепких объятий. Какой счастливый, полный жизни мужчина, одно удовольствие наблюдать за ним! Так мог бы выглядеть и Ольгерд, не сверни он на кривую дорожку.
— Всенепременно передам, — сухость ответа ничуть не смутила старого вояку. Поток слов пана Вуйчика снес бы любую дамбу.
— Зато стать отцовская, косая сажень в плечах! А матушка-то тоненькая, звонкая, как птичка… Мы над ним еще тогда потешались — раздавишь зазнобу свою, пискнуть не успеет! Ничего, не задавил, сына-богатыря заделал!
Елена благосклонно склонила голову, соглашаясь с мнением отца. Смелая девушка, другую дворянку отпугнули бы эти чудовищные шрамы. Даже видавший виды ротмистр стал на них коситься.
— Шрам как у него… — задумчиво протянул он, слегка сдвинув густые брови,— точь-в-точь как ему на скуле оставили, когда тогда под Третогором-то… Ничего от матушки нет, ничегошеньки… — приподнятое настроение господина Вуйчика стремительно ухудшалось, он инстинктивно потянулся к своей сабле. — Вот те на, на шее такой же, когда серпом кмет резанул…
Девушка обеспокоенно дотронулась до мигом постаревшего на несколько лет отца. Ольгерд сложил руки на груди, никак не пытаясь спасти свое шаткое положение. Сделка c о’Димом сделала его маргиналом в собственном сословии — шляхта больше всех ценила преемственность, род, а Ольгерд нарушил естественный порядок вещей.
— Да что-то нехорошо мне, деточка, — успокоил он дочку, не сводя с бывшего сослуживца пристального взгляда. — Сердце кольнуло. Перебрал, мерещится всякое. Лиха ночка…
Если я не вмешаюсь, то ротмистра удар хватит. Я коснулась рукой широкой спины Ольгерда, коротко поприветствовала благородное семейство Вуйчик. Елена изогнула идеально очерченную бровь, а застывшее выражение лица Ольгерда красноречиво говорило, что он счел мои нежности неуместными.
— Ты… бывай, Ольгерд фон Эверек.
Пан Вуйчик поковылял обратно к своему шатру, держась за сердце. Елена Вуйчик распрощалась коротким кивком и поспешила помочь отцу, придерживая его за локоть, и мягко укорила его — с таким сердцем уже не до праздников.
Во взгляде Ольгерда не изменилось ровным счетом ничего. Мне было бы приятней снова увидеть в нем животную страсть, нежели заносчивое равнодушие. Глупо было ожидать чего-то иного; глупой была надежда, что я снова увижу искреннюю улыбку.
Затянувшееся молчание было спасено раболепным восторженным возгласом неподалеку: «Хозяйка! Расступитесь, остолопы, не видите, Пряха идет!».
Лишь младшая из сестер чинно вышагивала по сырой земле, сопровождаемая восхищенными вздохами своей паствы. Никогда не слышала, чтобы Хозяйки являлись народу по отдельности: три сестры всегда были неразлучны.
Пряха скрыла свою уродливую натуру личиной прекрасной женщины с огненно-рыжими волосами. В ее обнаженном теле не было ничего эротичного; в отличие от человеческих женщин, нагота не делала ее уязвимой, а возвышала до величественно-неприкасаемой.
Люд бросал в ее плетеную корзинку клубки из спутанных волос, выкрикивая свои бесхитростные просьбы: «Пусть дочка сына понесет! Пусть рожь погуще взойдет! Пусть буренка наконец поправится!».
По правую руку от нее шла одноглазая тварь болотного цвета. В каком-то бестиарии я читала, как рождаются бесы — зачарованный ведьмой медведь должен спариться с дикой свиньей, дабы их подсвинок родился бесом — уродливым чудовищем с ветвистыми рогами на голове.
Ведьма обошла своих прихожан по кругу, касаясь тонкой рукой каждого из них. Из пасти сопровождавшего ее чудовища стекала ядовитая слюна, тотчас разъедая пожухлую траву. Как бы
