Развелось в последнее время желающих судить без суда и следствия.
— Есть много историй, где на злодея больше походишь ты, мясник из Блавикена.
Геральт лишь усмехнулся, услышав свое печально известное прозвище.
— Не ты первая меня так называешь, не ты последняя. Полагаю, ты мне больше ничего не расскажешь?
Я равнодушно пожала плечами. Геральт справедливо посчитал, что разговор на этом можно закончить, и вышел из комнаты. Немногим позже во дворе усадьбы прозвучало громкое «Пшла, Плотва!».
Кабаны докладывали атаману, что в его отсутствие на границе Ничейной Земли и Редании возникли территориальные споры, в которых святое право «кабанов» на сборы во всех близлежащих землях оспорила некая банда проходимцев. То, с какой искренностью было произнесено «банда проходимцев», вызвало у меня приглушенный смешок.
Атаман пообещал немедленно разобраться с этой вопиющей наглостью, и под «немедленно» он имел в виду сегодняшнюю ночь. Это вызвало в зале нездоровый энтузиазм, и кабаны наперебой загалдели, пока фон Эверек не призвал их к порядку. Из зала аппетитно потянуло запеченной уткой с пряностями.
— Милена, тебе нужно особое приглашение к столу? — позвал меня Ольгерд.
В последний раз, после отказа отобедать с атаманом, он оставил меня на сутки без еды — второй раз этой ошибки я не повторю. Я чинно спустилась вниз и заняла место за широким обеденным столом по диагонали от Ольгерда, рядом со статным кабаном с черным чубом. Ольгерд рассматривал карту Редании, держа в руке перо, щедро обмакнутое в чернила. Сидящий посреди преданно смотрящих на него кабанов он напоминал мне пророка Лебеду с его апостолами.
— Атаман, вы бы поосторожнее, ложки-то серебряные, — усмехнулся мой сосед, недобро посмотрев на меня.
— Язык попридержи, если не хочешь его лишиться, — ответила я с ласковой улыбкой, крепко сжимая столовый нож.
Ольгерд отправил кусок утки в рот и, не отрывая взгляда от карты, обвел форпост на границе с Веленом, нарисовав стрелку по направлению к границе.
— Милена, не угрожай моим людям. Конрад, в приличном доме гостей так не принимают.
Приличный, а по виду обитателей так публичный. Я с остервенением раздирала утку ножом, но та оказалось крепкой малой. На перекрестке торговых путей размашистым почерком Ольгерд подписал «embuscade». Интересно, он сам решил стать раубриттером или у всего рода фон Эвереков такое призвание?
Единственный рыцарь-разбойник, о котором я слышала до встречи с Ольгердом, был Кшиштоф Черный из знаменитого рода фон Цедлиц. Рассказы о нем пугали купцов, переходящих через долину Гелибол. Но еще страшнее стали рассказы о его призраке, после того, как разбойника вздернули в Пустульских горах, совсем рядом с Горменгастом. Два ведьмака погибли, пытаясь изгнать его дух из нашего мира. Кшиштоф тоже был рыжим — я внимательнее присмотрелась к атаману, обуреваемая внезапными сомнениями о его генеалогическом древе.
— Мне нужно отлучиться по делам. Используй это время, чтобы найти зацепку.
Она у меня уже была, и я откашлялась, пытаясь безрезультатно отвлечь Ольгерда от карты.
— Ты помнишь, Пряха упоминала моего наставника, Иштвана? Он помогал Вильгефорцу в том же вопросе, и судя по всему, преуспел.
Кабаны прислушались, но без контекста мои слова звучали почти бессмысленно.
— А что с ним приключилось? — Ольгерд потер висок. Понятия не имею, что он пытался узреть в схематичном изображении Редании.
— Мертв.
Кабаны шумно вздохнули, заочно обвинив меня в произошедшем. Ольгерд все же наградил меня презумпцией невиновности:
— Твоих рук дело?
— Отчасти. — Мне больше нравилось, когда он предпочитал не осведомляться о моей биографии. — Но ты не знаешь всей истории.
— Да она его как пить дать прирезала, атаман! — хохотнул Конрад. Отношения у нас с ним точно не заладятся.
Все остальные, даже Сташек, загоготали над этой не слишком искусной шуткой. Увидев, что даже Ольгерд слегка улыбнулся, я ядовито добавила:
— Иштван приносил людей в жертву ради сделок с демонами. — Удостоверившись, что он меня внимательно слушал, я продолжила: — Многие, конечно, этим не брезгуют.
Подробность о том, что эти люди едва пережили десять зим, я опустила.
Ольгерд снова посмотрел на карту, ничего не ответив — мой выпад был надежно отражен каменным сердцем. Зато Конрад посчитал, что дважды повторенная шутка становится только смешней: «Точно прирезала, шельма!»
— Примерила на себя роль и палача, и судьи? — задумчиво произнес Ольгерд.
— Я повторюсь — ты не знаешь всей истории.
— Конечно, не знаю. Именно по этой причине люди не прибегают к самосуду.
Его панургово стадо кивнуло в унисон, высоко оценив эту мудрую мысль. Я вонзила нож в утку настолько сильно, что мясной сок потек с тарелки на обеденный стол. Разговор плавно перешел к облаве, которую они планировали сегодня вечером — судя по сведениям внутренней разведки, там было чем поживиться, и кабаны предвкушали хорошую добычу.
Я выскользнула из-за стола сразу после трапезы, оставив разбойников наедине с их захватническими планами дав волю ярости лишь в своей комнате. Да как он смел меня судить?! Он, предводитель жалкой кучки разбойников, предавший брата, черт знает что сотворивший со своей женой! Разносить в комнате было нечего, и я принялась за ожесточенную уборку — перебирала флакончики и книжки, тщательно очищая их от пыли.
Цокот копыт оповестил меня об отъезде атамана и его людей. У меня не осталось ни малейших сил продолжить работу, но еще меньше мне хотелось наступить не на ту половицу в замке и быть задавленной валуном, потому я снова села за схему.
Все лучше, чем Кодекс — его страницы лежали рядом, так и призывая себя прочитать. Манускрипт прибегал к уловкам жалкого плута, стараясь привлечь мое внимание, искушая надписями об игре с дьяволом, но стоило мне дотронуться до страниц, надписи ускользали, растворяясь.
Мышцы затекшей спины заныли. Я подперла голову рукой, лениво проводя пером по пергаменту. Вместо схемы ловушек я вырисовывала пером узор из цветков и бабочек — голова отказывалась соображать от усталости.
Гюнтер О’Дим, одетый в черный камзол, расшитый золотыми бабочками, выдвинул своего седовласого ферзя, заманив меня в цугцванг. Мне не оставалось ничего иного, как сделать ход королем к центру доски. Рыжий и пьяный король отказывался повиноваться моей руке, и мне пришлось на него шикнуть. В ответ пешки дружно назвали меня курвой.
— Эти правила придумал не я. Я не вел его руку, когда он подписывал контракт. Личная ответственность.
Ладья с черным чубом и венком в волосах прикрыла своим телом короля, безвольно упав на мраморную доску.
— Он был пьян, — взглянула я на короля, опустившегося на колени
