Массовая технологизация. Массовая милитаризация.
Подготовка к массовому исходу.
*****
— Да пойдем, Адам, — сказала Фарида. — Шариф тебя там ждет.
Это скорее аргумент «против», нежели «за».
— Ну пойдем, — повторила она, вытирая полотенцем короткие черные волосы. — Это наше будущее.
Она вздохнула.
— Уж какое есть, — добавила Фарида.
У нее между глаз появились первые отчетливые морщинки. Жизнь бок о бок с Адамом еще никому не приносила ничего хорошего.
Как она его только терпит? Он и сам-то себя терпит с трудом.
*****
Фарида спасла его. Вытащила с острова, была рядом те три месяца, что он валялся после ЭМП-удара, сражалась с Шарифом по поводу биоаугментаций, которые в него запихивали — подавляющее большинство не прошло и тестовых фаз (куда в такое время до тестовых фаз), а одним вечером просто взяла и осталась. «Закажем пиццу, — сказала она. — И посмотрим Saturday Night Live».
Адам не сказал «да». Вместо этого сказал — «с пепперони и двойным
сыром». Сам не понял, почему; то ли из чувства благодарности, то ли понимая, что еще немного, и он введет себе в вену смертельную долю какой-нибудь медицинской дряни.
И следующим утром, увидев рядом с собой смуглую спину с трогательно торчащими лопатками, почувствовал себя виноватым не перед одной, а аж перед двумя женщинами.
Но Фарида знала, конечно. Знала, что периодически он набирает номер Гинзбург — как бы невзначай — и спрашивает: «ну что, нашли чего?»
Подразумевая, конечно, нечто конкретное.
****
Двадцать первый век, как оказалось — время Гигера, биомассы и хитина. Старина Армитидж напророчил.
Эпоха киберимплантантов не просуществовала и десятка лет, уступив будущее биоаугментациям. Бонусом к ним прилагалось невысказанное вслух обещание, что обладатели этих имплантов когда-нибудь научатся сотворять ледяные глубы из ниоткуда.
После случившегося на острове имплантанты ему заменили полностью. Не сразу — сначала ноги, потом руки, наконец остальную требуху. На первое он сам подписался, на второе — подписал Шариф, а третье потребовалось само собой. «Адам, сынок, у тебя опасная работа…»
А ведь он уже привык к углепластику. Почти. Пришлось привыкать снова, на этот раз к биоимплантантам. А это непростая задача; ведь биоматериал живой. Ты просыпаешься ночью и думаешь — это ж не мои руки, какой больной ублюдок мне их, черт подери, приделал? У них же другая генетическая структура. Они, может быть, даже живые, и им посреди ночи приспичит превратиться во что-нибудь совершенно другое.
Жизнь, как Адам теперь слишком хорошо понял, чудовищно многообразна.
Но загвоздка в том, что порталы теоретически совместимы только с биоимплантами. По крайней мере, попытки провести через них электронику приводили к разрушительным последствиям. Поэтому для колонистов предполагалось ни грамма техники, все — на генетических модификациях. Живые организмы — симбионты.
Поэтому Адам сказал — «да».
Поэтому Шариф знал, что Адам скажет — «да».
Как и то, что Адам станет первым человеком, к которому биоимплантанты приживутся полностью.
Теоретически существовал и другой вариант.
«А что насчет двимерита? — как-то поинтересовался Адам. — Разработки Гинзбург по экранизации?».
«У меня миллионы аугментированных людей, — хмыкнул Шариф. — Пойдешь и лично раскопаешь им осмия в затонувшем Казахстане?»
В этом мире нет более разрушительных слов, чем «слишком дорого».
*****
Они с Шарифом не разосрались, нет. С ним невозможно поругаться.
Сама возможность ссоры предполагает, что другая сторона — слушает. И слышит.
Адам все еще висел у него на пейролле. Он там, считай, навеки прописался. Что делал в Шариф Индастриз — сам не понимал. Выполнял роль любимой комнатной собачки, наверное. Совершал редкие вылазки на тварей (тех, что не ушли вслед за своим предводителем), периодические, размять новые импланты, таскался по опасным зонам, сам разведывал, сам зачищал.
Без поддержки своего бога-колосса они просто стали сгустками биомассы, которые оказалось эффективно сжигать микроволнами. Штайнер-Бисли выпустила для этого специальную линейку дезинтеграторов. Special Apocalypse Edition, мать его. Охотники ласково обозвали новую пушку «Мегагрилем».
Один раз был почти у самого Кратера — но остановился, когда температура упала ниже ста двенадцати по Фаренгейту.
Такое раньше, говорят, бывало только на Ояконе.
Шариф периодически звонил. Так просто, поболтать, такой же жизнерадостный и полный безумных идей, как и раньше; может быть, даже чуточку больше. Адам отвечал, что спит. Или занят. Или просто не поднимал трубку.
Шариф действительно считал, что спасает мир.
Нет, хуже.
Он его действительно спасал.
****
Фарида просила его пить меньше.
И он старался слушать, хотя Шариф и вживил ему почти неубиваемую печень (официально — неубиваемую, но он еще посмотрит, кто кого). Ходил трезвым пару дней — даже брился на радостях — а потом ему снились дети, утопающие в черной слизи, морской бог, крушащий другие миры, и все шло под откос.
Он злоупотреблял, да. Иногда — слишком. А кто не злоупотреблял в этом сраном мире? Пусть не алкоголем. Доверием. Деньгами. Властью.
Рамками дозволенного.
Алкоголь, считай, меньшее из зол.
Иногда он спрашивал себя: ну какого хера я выжил? Какова была вероятность, что Фарида меня вытащит? Что твари на острове уйдут за своим предводителем-колоссом в открытые Цири двери?
Притчард отвечал: статистически незначительная, даже при щедром доверительном интервале.
Лучше бы он там сдох. Адам был уверен: они должны были там сдохнуть, он и Намир. Он бы умер, как сраный герой, а не влачил это полудохлое существование. Знал, чувствовал сердцем — все эта новомодная эзотерическая херня. Произошла системная ошибка. Закрался какой-то фундаментальный баг.
****
Цири он старался не вспоминать. Зачем?
Они знали-то друга друга три месяца. Три месяца, дерьмо собачье! Своего доставщика пиццы он знает дольше, чем три месяца. Консьержа на входе в Чайрон-Билдинг он знает дольше, чем три месяца. Он эту девчонку и помнит-то с трудом.
Разве что глаза. Глаза он помнил так, будто только вчера видел.
Притчард предложил ему новомодную технологию (их последнее время, как грибов после ядерного дождя) — психохирургию. Придумана для тех, кто до сих пор не мог очухаться от образа колосса в небе, для тех, кто видел, как их родные вставляют себе «Штайнер-Бисли» в глотку. Пара иголок в глаз, и никаких воспоминаний. Никаких проблем, Хьюстон. Ничего не было, тебе все показалось, и ты готов — вперед! — к новому миру.
Притчард, блин, такое предложил.
Чертов Искин.
Все гораздо проще; на самом деле ему просто нужно было знать, жива она или нет.
И больше ничего. Просто — «да», или «нет». «Жива» или «мертва». Никогда не узнаешь, пока не откроешь ящик. Этого будет Адаму вполне достаточно. Все равно она его ненавидит, и имеет на то полное право.
…Жизнь бок о бок с ним ещё никому ничего хорошего не приносила…
А вот что он будет делать, узнав ответ, Адам не представлял.
****
Раньше такой стадион собирали олимпийские игры.
Подумать только, вся эта толпа собралась только для того, чтобы посмотреть, как в черной клоаке исчезнет
