Пила, режущая по живому с негромким скрипом… Бонарт. Цири сглотнула горькую слюну.
— Адам?
— М? — ответил он, коснувшись едва заметного шрама на лбу, напоминающего пятиугольник.
— Что с тобой произошло? — Цири кивнула на руки. — Не на того нарвался? Или сам выбрал таким стать?
— Таким? — эхом переспросил он. — Я никогда не… В общем, обстоятельства. Считай, потерял в схватке.
Многие выжившие после Северных Войн остались калеками — и альтернативой братской могиле для них стала бутылка или паперть. Теряли и руки, и ноги — но таких невезучих, чтобы лишиться всех конечностей разом, Цири еще ни разу не встречала. А ведь Адам вне всяких сомнений умел управляться с самострелом… пушкой. Точное ее название — то ли Закат, то ли Зенит — она запамятовала.
— Как ты умудрился-то?
Адам невесело усмехнулся.
— «Всего лишь царапина, бывало и похуже» (1), — Цири недоуменно взглянула на него, и он пояснил: — Монти Пайтон. Не бери в голову. Если серьезно — я до сих пор не знаю, как именно это произошло. Мне сказали уже постфактум, что другого выхода не было.
Из-за обезличенности последней фразы Цири нарисовала себе в воображении некую сущность, спустившуюся на землю, чтобы поведать Адаму о Предназначении.
— Сочувствую, — вздохнула Цири, но он уже не слушал, вернувшись к веренице цифр.
Не зря Нэннеке отчитывала ее за неуемную любознательность. «Любопытство сгубило кошку», — ворчала настоятельница и добавляла: «И заметь, княжна — кошку, а не кота».
Как Цири ни пыталась рассмотреть той ночью спящего Адама, в темноте так и не поняла: то ли он ниже пояса весь из железа, то ли исподнее черного цвета. Первое могло хотя бы объяснить, почему, лежа с ней в одной постели, он даже не пытался…
Ничего он не попытался.
Случайные прикосновения и неловкие комплименты давно воспринимались ею как должное — прошли те времена, когда Йеннифэр обзывала ее, хоть и любя, гадким утенком. И Цири уж точно не ожидала, что мужчина, впервые за долгое время сумевший вызвать в ней… любопытство, предпочтет мирно отвернуться к стенке.
Сразу видно, что философские измышления Лютика в трех томах он не читал. «Зарубите себе на носу, господа: барышню вы оскорбите, не попытавшись залезть под юбку, а никак не наоборот!»
Цири инстинктивно потерла щеку и постаралась отвлечься от дурацких мыслей. Машина неслась быстрее Дикого Гона, но внутри коробки даже не был слышен вой ветра — только назойливый шум, напоминающий стрекотание. Здесь любили создавать подделки, пытаясь подражать оригиналу: железо сделали похожим на плоть, камень — на дерево, а искусственный свет лишь отдаленно напоминал солнечный.
В облегающем как вторая кожа одеянии Цири было не слишком уютно. Стеганки местные мастера делают неважнецки — в такой тонкой и узкой броне только чародейкам на конном выезде щеголять. Зато мечи чудо как хороши! Тот, что подарил ей Армитидж — короткий и изящный, как гномий гвихир, но во много раз легче и острее. Гладкая рукоять лежала в ладони, как влитая, а ее изгиб так и приглашал руку согнуться в локте и рубануть.
Адам наконец оторвался от созерцания бегущих строк и подошел к ней, прислонившись к противоположной стене и скрестив руки на груди.
— Если мы уж решили говорить начистоту, — «Когда мы такое решили?» — подумала Цири. — Ты на полном серьезе… хм… дочь императора?
Откуда?.. Ах, да, кажется, Цири сказанула это Бамби в тщетной попытке напугать лже-архимага. Информация тут разносится быстрее ветра — мечта шпика, а не мир.
Сама постановка вопроса ее слегка озадачила — Цири никогда не думала об Эмгыре как об отце, а о себе — как о наследнице Нильфгаардской империи. Императора можно было называть по-разному: прекрасным правителем и стратегом, отъявленным лжецом и интриганом — эти качества всегда удивительно сочетались между собой — но отцом? Это место в ее жизни давно и прочно занял другой.
— Дочь императора Нильфгаарда, да. Также известная, как Владычица Озера, Повелительница Времени и Пространства, Дитя-Неожиданность и так далее, и тому подобное, — Адам не сдержал улыбки на третьем эпитете. — Улыбайся-улыбайся, мне давно не смешно.
— Ничего, что мы на ты, Ваша Светлость?
Белые зубы сверкнули в тусклом свете.
— Ваше Высочество, — шутливо фыркнула Цири. — Я же княжна, а не герцогиня.
В памяти всплыл несуразный портрет, который Калантэ повесила в покоях — маленькая девочка с надутыми губами, вся в накрахмаленных рюшечках и бантиках, на фоне цинтрийского герба. Цири прыснула.
— Прошу простить, Ваше Высочество, — Адам сделал то, что, наверное, понимал под церемониальным поклоном, за который, однако, императорский камергер погнал бы его ссаными тряпками по двору. Цири рассмеялась еще пуще.
— Так-то лучше.
Последние пять зим она провела в бегах, скрываясь от тех, кто видел в ней лишь титулы, а не человека. «Предназначена, обещана, обязана» — хоть на герб как девиз лепи, аккурат под имперским солнцем.
Мгновения затишья были для Цири драгоценными.
******
Четыре часа спустя, нулевой уровень Красного Берега
Ей нравилось наблюдать за Адамом. В своем деле он был чертовски хорош — молниеносный и предельно точно атакующий призрак, способный безошибочно угадать, где прячется противник. И оружие ему под стать — компактное и абсолютно бесшумное.
Интересно, кто вышел бы победителем — он или Геральт — если бы им довелось схлестнуться в схватке?
Но жестокости убийц, привыкших прятаться в тенях, в Адаме не было — нелепого мужчину в казенной одежде, случайно попавшегося на пути, он не прикончил, а спрятал в подсобке. И хотя Цири оценила благородный жест, она все равно осталась при мнении, что милосердие - слишком большая роскошь, и если бить, то уж наверняка.
Но убивать от нее и не требовалось — нужно было всего лишь проникнуть в подсвеченное на схеме хранилище — и рвать время и пространство, пока в буквальном смысле не начнет пахнуть горелым.
Комната — четыре широкие квадратные стены, отделанные гладким белым камнем, и такой же потолок — не отличалась богатством убранства. В помещении не было никакой мебели, кроме широких экранов и массивного терминала. К последнему Адам и направился. В Цири крепла уверенность, что в этом мире без железок
