Ей же понравилось? Или она не это имела ввиду?
Адам сделал большой глоток виски. У него обычно неплохо получалось себя обманывать, но тут он исчерпал свои возможности.
Конечно, есть непоколебимые и доблестные голливудские копы, а есть реальность жизни. А в жизни существуют вещи, которым очень трудно противостоять.
— Есть еще одно предложение, — голос Адама существовал сейчас будто бы отдельно от него.
Цири тотчас перехотелось спать.
— Какое?
Отказавшись от борьбы за этику, он наклонился к ее губам. И, судя по оживленной реакции, должен был это сделать еще час назад.
Это все еще было ошибкой, и он все еще должен был быть умнее. Но остановиться перед прильнувшей к нему девушкой было сложнее, чем сдвинуть мчащийся поезд с рельс.
Не суждено ей сегодня узнать, кто отец Люка Скайуокера.
***
Цири откинулась на подлокотник дивана, обхватив Адама ладонями за шею и увлекая его в глубокий поцелуй. Который продолжался настолько долго, что в глазах помутнело от ноющей, распирающей боли в паху.
Он аккуратным движением стянул с нее маечку, обнажив быстро вздымающуюся маленькую грудь. Беззащитный вид Цири притягивал и пугал одновременно. В голове проскользнула нелепая мысль, что достаточного одного неправильного сигнала от мозга к протезам, и нежная плоть под его пальцами превратится в пыль.
Пустые страхи. Ее грудь легла ему в ладони так, будто была специально под них отлита. Когда он занялся джинсами, Цири приподняла бедра, самую малость, пытаясь выдать это за случайное движение, а не желание ему помочь.
На этой маленькой итальянской кушетке места для двоих чертовски не хватало.
— Тесновато здесь, — шепнул ей на ухо Адам. — Может, переберемся на кровать?
Цири кивнула, выскользнув из-под него в чем мать родила, и мелкими шажками, как ходят стесняющиеся голые женщины, засеменила к кровати. Адам встал с дивана вслед за ней, приглушив по дороге мягкий свет расставленных по всей студии флуоресцентных ламп.
В ней странным образом сочеталась спортивная поджарость и хрупкость. Продолговатые мускулы разрезали живот, а пах — узкий треугольник почти бесцветных волос. Цири ерзала на кровати, перемещая вес то на одну руку, то на другую. От такого зрелища в висках застучала кровь, хотя ее там оставаться уже не должно. Нет, он мог себе представить, что скрывала одежда — на видео Бамби она была практически нагая — но есть вещи, которые цифровая запись передать не может.
Цири нетерпеливо дернула его за майку, коснувшись пальцами живота. Адам внутренне содрогнулся. Последний раз, когда он скинул с себя одежду, шоу «покажи-мне-как-это-работает» затянулось на полчаса, после чего ему хотелось уже только покурить.
Чем меньше рассмотрит, тем лучше. Адам быстро, как на отбой в казарме, стащил с себя одежду, забросив ее в самый дальний угол, и выбрался из джинсов. Быстро коснулся губами тонкой шеи, прежде чем Цири успела бы уставиться на бляшки разъемов на ключицах.
Другой рукой потянулся к прикроватной тумбочке, вслепую пытаясь нащупать пластмассовый прямоугольник. Салфетки, швейцарский нож, батарейки, таблетки от головной боли… Да где же?..
— Что ты там ищешь? — с недоверием спросила Цири.
Нашел. Специально для потерявшихся в темноте эмблема «Версалайф» флуоресцировала. Цири приподнялась на локтях, и полумрак подчеркнул соблазнительные очертания ее фигурки. Обычно собранные в пучок пепельные волосы теперь спадали на хрупкие плечи.
— Это еще зачем? — Цири уставилась на зажатый в пальцах прямоугольник как на последнюю новинку секс-шопа.
Адам замер на месте. Голос совести подсказывал ему, что если девушка не знает, что такое презерватив, то заниматься сексом ей рано.
— Чтобы ты не забеременела, — выдавил из себя Адам.
— Не волнуйся, — загадочно улыбнулась Цири, — я свои лунные дни знаю.
Адам понятия не имел, что такое лунные дни, но все, что он помнил о демографии Средневековья, говорило о том, что вещь это крайне ненадежная. Цири откинулась обратно на подушки, чуть улыбнувшись, и притянула к себе, зарывшись в короткие волосы.
— Нет, Цири…
— Ну давай без этого, Адам, — попросила Цири, поцеловав его для убедительности. — Пожалуйста?
Обнаженные девушки обладают недюжинным талантом убеждения. Ладно, пусть будет, как она хочет; пришло время вспомнить старый студенческий метод «вовремя остановиться». Да и если эльфы сделали то, что сделали, никаких последствий быть не может физиологически.
Цири тихонько ахнула, когда он провел ладонями по талии, по узким бедрам, вжимая ее в кровать. На ласки она реагировала удивительно чутко, но возвращала их неуверенно, будто спрашивая разрешение.
В ответ на немой вопрос Цири быстро кивнула. Откинула голову на мятые черные простыни, выгибаясь дугой, когда Адам осторожно проник в нее. Она слабо, почти жалобно застонала. Этот звук резонировал в барабанных перепонках, иглой пронзил сознание: нервные окончания горели огнем.
Он переместил вес на локти, стараясь не придавить свои весом Цири. С каждым движением его пронзала эйфория, которую не сымитирует ни один искусственно введенный гормон. В такт его движениям водяные часы на прикроватном столике переживали шторм.
Цири тихо постанывала. По крайней мере, сначала — потом все громче и громче, и к ее стонам примешалось что-то, что крайне походило на…
— Тебе больно? — Адам замер на мгновение, вглядываясь в широко распахнутые глаза с черными сферами зрачков.
Ее грудь тяжело вздымалась, а мышцы бедер и живота у нее напряглись, будто под действием электричества.
— Нет, — тихо ответила она, смахнув бисеринки пота с лица.
Конено, больно - не нужно включить КАСИ, чтобы опознать ложь. Когда женщины научатся четко говорить, что им надо — особенно в постели?
Но как такое может быть, он не груб, она возбуждена, неужели?.. Не может быть. Нет, она бы ему сказала. Он просто недостаточно ее разогрел, вот и все.
— Расслабься, — прошептал ей на ухо Адам, скользнув ладонью по впалому животу.
Он опустился между ее бедер, прикоснувшись губами к бутону красной розы на ляжке. Украдкой посмотрел, есть ли на простынях следы крови, и ничего не обнаружил. Конечно, нет: как она может быть девственницей с такой татуировкой в таком месте?
Цири слабым голосом попыталась возразить, но стеснительность оставила ее с первым прикосновением языка к лону. От нее пахло мятным гелем для душа — самый растиражированный и обезличенный запах, какой можно представить — но в сочетании с ее терпким солоноватым вкусом он действовал как наркотик.
С каждым мгновением её все больше охватывала дрожь наслаждения: вид приоткрытого рта лишил Адама последних крупиц самообладания. Цири прошептала что-то по-польски, но программа-переводчик не разобрала, что именно — слишком крепко она обхватила его ногами. Стоны становились все более отрывистыми, в такт
