оказались потом в Мириллии.
— Так он сказал.
— И это были… только слова. Хотя насчет Размежевания — правда. Неправда лишь то, что Чризм выковал твой ненаглядный меч.
Рука Тилара невольно легла на золотую рукоять.
— Чризм жаждал власти. И жажду эту воплощал в клинках, которые ковал в кузнице, построенной собственными руками. Творил оружие небывалой остроты и сбалансированности. — Беннифрен ткнул розовым пальчиком во второй клинок на поясе Тилара. — Кто, по-твоему, создал рыцарский меч?
— Да, это был Чризм, — закивал Роггер. — Согласно старинным рукописям. Именно он преподнес первый меч последнему королю из рода людей — тому, кто основал орден рыцарей теней, в знак благодарности и дружбы. Все остальные мечи ковались по его образцу.
— Как видишь, — сказал Беннифрен, — с желаниями сердца совладать непросто. Жажда Чризма была слишком велика, чтобы расколоться вместе с ним. Мечи стали его страстью. Может, поэтому его Милость, однажды обузданная, принадлежала к стихии земли. Не к листьям и корням влекло этого бога, но к железу и рудам.
Тилар посмотрел на оба своих клинка.
— Значит, на самом деле Ривенскрир выковал не Чризм?
— Именно. Он лишь завладел этим мечом — а может, наоборот. Для него это было слишком могущественное оружие.
— И кто же его сделал? — спросил взволнованный Креван.
Лукавый взор вира Беннифрена обратился к Дарт. Но девочка и сама уже догадалась. Чудесный клинок возрождала ее кровь, кровь, унаследованная ею… иного ответа быть не могло.
Мой отец, — сказала она.
Все посмотрели на нее, а потом, ожидая подтверждения, уставились на малютку вира. Изумление слушателей, похоже, доставило ему удовольствие.
— Каков отец, таков и сын. Кеорну передалось страстное увлечение Чризма. Но зачаровывали его не столько сила и могущество острого клинка, сколько красота и безупречность. Он искал совершенства. Стремление это досталось ему от матери, ибо всякий сын наследует черты отца лишь наполовину. Мать равно одарила его вдохновением, пытливым разумом, любовью к знаниям. У ее колен учился он колдовским обрядам. И когда пришел срок, сталь меча он наделил тайными могущественными свойствами, создав грозное оружие, не похожее ни на какое другое в мире.
— А Чризм его украл, — сказал Тилар.
— Могло ли быть иначе? Страсть оказалась сильнее осторожности. Он пустил этот клинок в ход и в невежестве своем расколол все.
Беннифрен обнажил в улыбке беззубые десны.
— И это — хороший урок. Будь осторожен, не тянись к тому, чего не понимаешь. Лучше иметь побольше здесь. — Он похлопал себя по голове. — А руки — покороче. Мудрый действует в пределах своего понимания.
Креван нетерпеливо вздохнул.
— Значит, меч богов выковал бродяга. И что из этого?..
Беннифрен поднял крохотную ручку, призывая его к молчанию.
— Терпение — еще одна добродетель мудрых. — Он повернулся к остальным. — Узнайте же, что Кеорн не желал участвовать в войне. И уж конечно, не желал, чтобы участь ее решало его совершенное творение. Последняя тайна, которую открыл он матери своего ребенка, — сокровенная мука его сердца… Он испортил собственный меч. Сделал несовершенным.
Дарт почувствовала тошноту.
Мерзкий голос Беннифрена пугал ее не меньше, чем его откровения.
— Этот изъян, так же как роковой удар Чризма, послужил причиной гибели мира богов. И главной тайной Кеорна, которую он не мог доверить никому, кроме своей подруги, было то, что он не менее Чризма виновен в Размежевании.
Воцарилось молчание.
Наконец ошеломленный Роггер пробормотал:
— Каков отец, таков и сын.
Тилар смотрел на два своих клинка — рыцарский и Ривенскрир. И казалось, готов был выбросить оба, оскверненные проклятием.
— Итак, на твоем месте, владея этим мечом, я был бы осторожен, — заключил Беннифрен. — Ведь порча никуда не делась.
— Но что именно сделал Кеорн? — спросил Креван.
Вир пожал крохотными плечами.
— Полагаю, это значило для него куда меньше, чем произошедшее потом. Поскольку сам изъян он никогда не описывал. Но вина грызла его как червь. И, думается, по этой-то причине он и оберегал так тщательно мать своего ребенка, хранил ее от безумия. Хотел, чтобы на свет появилось дитя, чья кровь способна возродить клинок.
— Зачем, если меч все равно с изъяном? — воскликнул Тилар.
— Зачем… это мы узнали позже, разыскивая Кеорна в окраинных землях, — произнес Беннифрен. — Мы потеряли его самого, но наткнулись наконец на след.
Дарт вспомнила этот «след». И снова ощутила холод, который стоял в ее каморке, когда Креван писал на стене литтикскими знаками имя отца… имя, обнаруженное на обрывке кожи в доме старика из окраин.
— То было послание, начертанное его собственной кровью. Что там говорилось, мы не открывали еще никому. Упоминали лишь о подписи Кеорна.
Вир помедлил, чтобы все прониклись важностью услышанного. Потом продолжил:
— Всего несколько слов… возможно, последнее, что он успел написать, прежде чем им завладела песня-манок.
— Что же там было сказано? — спросил вдруг Брант, который молчал до сих пор, но тут не сдержал волнения.
Беннифрен в его сторону даже не взглянул, но на вопрос ответил:
— «Меч должно выковать заново, сделать целым, чтобы освободить нас всех».
Тилар подался вперед.
— Значит, существует способ вернуть совершенство…
— А об изъяне — ни слова? — перебил Креван.
— Найди ты Кеорна раньше… до того, как от него остался лишь череп… — Беннифрен вновь пожал плечами.
Креван нахмурился, стиснул зубы.
— Флаггеры потратили столько времени и денег, чтобы приобрести бесполезные знания…
— Достойная плата за обломок черепа, — сказал, краснея, Беннифрен. — Слово наше верно — на чем сторговались, то и получаешь.
Креван начал подниматься, но вир поднял ручонку, призывая сесть.
— Ладно… чтобы завершить сделку, добавлю кое-что, столь же весомое, как камень. Это можно потрогать — но смотрите не обожгитесь.
Тилар тоже махнул Кревану, прося потерпеть.
— И что это?
Беннифрен вновь уставился на Дарт.
— Меч богов был создан под влиянием обоих родителей. Хотите разузнать больше — начните с этого. Готов поспорить, потому-то Кеорн и сбежал отсюда после рождения дочери.
— Почему? — спросила Дарт.
— Хотел посоветоваться с матерью, — ответил Беннифрен и показал на юг.
Там, заслоняя звезды, высилась над лесными кронами гора, по склонам которой текли, сияя в темноте, потоки расплавленного камня. Огненные слезы по дочери. А может быть, и по сыну.
