Странно, правда? А может, вовсе и не странно. Дебра твердо верила, что смерть закроет ее жизнь, как книгу; не думала, что материальные книги, которые она подарит тщательно отобранным людям, помогут ей продолжить жизнь в их руках. И все же дальнейшая жизнь ее вещей – это жизнь. Все верно: ее иной мир – это наш мир. Я не мог ей сказать, что она разбрасывает кусочки себя по миру, чтобы когда-нибудь ее можно было собрать заново, как Осириса. Она бы рассмеялась. Сказала бы, что просто напоследок устраивает уборку и времени у нее осталось ровно на то, чтобы управиться с этим и выдать мне последний список. Потому что главное ее продолжение – это я.
Когда появился Дарр Дубраули, когда я начал его понимать и слушать его рассказ, я подумал, что он сможет мне рассказать, каково это – быть мертвым, потому что он умирал много раз; но он говорит, что об этом не помнит ничего. Долгое-долгое время проводил он в том царстве, но помнит лишь, что вновь осознавал себя в жизни, словно начинал ее заново, и входил в нее как птица, которая здесь вылупилась и выросла, и все ей знакомо. Так он и жил до того дня или часа, когда вдруг понимал, кто он и что он такое (Дарр Дубраули!), – зачастую в далеких землях и всегда в далеких временах.
На холодной зимней вересковой пустоши стоят низкорослые Лошади, день клонится к вечеру; это далекий-далекий восток, за морем от того места, где мы сейчас.
Порывистый ветер прибил хвосты к бокам, заставил Лошадей зажмуриться. Теперь зимы стали холоднее, чем раньше, подумалось Дарру Дубраули. Несколько Ворон сидели на кривых, выгнутых ветром ветках дерева; они тоже старались сидеть спиной к ветру, чтобы глаза не замерзали, но он все равно поднимал перья на спинах и добирался до тела.
План предложил Дарр Дубраули, – правда, он толком не успел его объяснить, прежде чем другие подхватили и принялись передавать его с ветки на ветку, выдавая за свой. Тут нужно было действовать сообща, а значит, держать в голове конечную цель; и, хотя эти Вороны были вполне способны на то и на другое, совместить оба задания им было нелегко.
Четыре Лошади время от времени опускали головы, чтобы вынюхивать замерзшую траву, но по большей части стояли смирно, прижавшись друг к другу для тепла (все так делают, даже Вороны). Самая мелкая из них – то ли Жеребенок, то ли больная, кожа да кости.
Вороны собрались бесшумно, так что Лошади не обратили на них внимания. Теперь птицы тихонько переговаривались между собой, и все время подлетали новые.
– Кто даст сигнал?
– Мы узнаем.
– Так давайте сейчас.
– Тихо! Сиди и жди.
– О, смотрите, – крикнул кто-то.
Вдалеке, за полями, показался одетый в белое монах из соседнего аббатства: он шел сюда вместе с одним из крестьян, которые служили монастырю, – наверное, собирались забрать Лошадей на ночь в конюшню. Вороны их видели, но Люди находились еще слишком далеко, чтобы разглядеть Ворон или Лошадей, стоявших с подветренной стороны невысокого пригорка.
– Сейчас! – сказала другая Ворона.
– Вместе! – крикнул Дарр Дубраули, и приказ покатился по веткам, пока его не стали выкрикивать уже все.
Лошади подняли головы – вороний грай почти любого зверя заставит посмотреть, что такое происходит, – но, прежде чем они додумались отойти подальше, Дарр Дубраули снова закричал, и все Вороны разом взлетели – не тучей, но долгой волной, когда следом за первой поднимаются остальные. А потом громкоголосая черная шайка обрушилась на Лошадей. Птицы вертелись у них перед мордами, возле боков, орали в уши, так что четверо Коней испугались и побежали – это было легко. Трудней оказалось отделить самую мелкую от остальных и погнать ее в другом направлении: Лошадям от природы свойственно держаться вместе. Одни Вороны должны были гнать маленькую Лошадку на подень, а другие – заставить остальных скакать на помрак, и этим Воронам было трудно не бросить все и не присоединиться к тем, что преследовали мелкую Лошадь, а донимать трех остальных. Дарр Дубраули все объяснил: не давайте покоя большим, пока они не убегут так далеко, чтобы уже не найти мелкую, или не потеряют желание ее искать. Так действуют Волки: выбирают слабейшего.
Три большие Лошади побежали под натиском Ворон.
– Морды! – кричали друг другу птицы. – Глаза!
– Волк! Волк! – вопили другие спотыкавшейся мелкой Лошадке. – Беги! Беги!
Лошадь скакала сумасшедшими кругами. Вороны устали так же, как и Лошадка, которую они гнали. В последние короткие дни еды было мало. Потом им повезло: Лошадь на повороте сошла с ровной земли на каменистый склон, ведущий к реке. Вороны сразу сообразили, что теперь будет, и погнали ее вниз криками и ударами черных крыльев, так что она упала и покатилась. Попыталась встать, но не смогла.
Вороны ликовали.
– Кто тут Волки? – кричали они. – Мы тут Волки!
Дарр Дубраули прекратил орать и сел на камни рядом с тем местом, где лежала Лошадь. Она попала передней ногой в разрыв между камнями и, наверное, сломала ее. Лошадь вертела головой из стороны в сторону, подтянув губы, и тихо всхлипывала при каждом вздохе; по щекам ее бежала кровь из ран, оставленных вороньими клювами. До утра она не доживет.
Приятно было сидеть и смотреть на свою добычу, но приближался закат, а они улетели далеко от ночевки. Один за другим все перестали кричать: «Мы тут Волки! Мы тут Охотники!» Парами они взлетали и возвращались домой. Ночью придут настоящие Волки, вскроют труп, и на следующий день Вороны будут пировать. Наедятся до отвала.
Вдали, на полях, Брат и крестьянин стояли, схватив друг друга за руки от ужаса, и молились: ибо воистину узрели они, как дьявол в обличье черных птиц опустился на их Лошадей, погнал их куда-то вдаль и даже, наверное, ускакал на них прямо в Преисподнюю.
Вороны, о которых мне рассказывает Дарр Дубраули, и вправду вели себя как маленькие черти. В его тогдашней стае иерархия была пожестче, а боевой дух покрепче, чем в других, и победителями из их состязаний выходили птицы бесстрашные и жесткие, впрочем побеждали не всегда самые крупные или самые быстрые, ведь и в собачьих стаях вожак не всегда самый сильный зверь. Зимой Большие
