– Они – дети, – сказала Мира.
– Они – волшебницы. Лунные Девы. Их судьба – состариться и доживать свой век, ухаживая за новыми девочками и обучая их.
– Так они не тратят всё своё время? – обрадовался я.
– Нет, конечно. Они тратят много. Становятся моих лет и старше. А потом уступают место другим.
Не могу сказать, чтобы мне совсем уж полегчало. Но всё-таки состариться на работе – судьба каждого мага. А вот умереть, творя заклинания, – это наш ночной кошмар.
Мы миновали изгиб тропы и стали спускаться в маленькую круглую долину, лежащую меж горных пиков. Здесь было ощутимо теплее. Вряд ли из-за магии; слишком много времени надо сжечь, чтобы изменить погоду на большом протяжении; скорее место было выбрано так удачно, что горы прикрывали долину от холодных ветров.
А в долине была деревня – самая обычная горская деревня, с характерными круглыми домами-башнями в два-три этажа, сложенными из грубо обработанного камня. Начиная путь через Горное Княжество, мы прошли несколько таких, и отличий я не заметил. Дома, рассчитанные на большие семьи, мужской дом – где собирались вечерами для своих дел мужчины, женский дом – куда мужчинам вход был строжайше запрещён, отдельно стоящие дома кузнеца и шамана…
Впрочем, вот тут отличие было. Дом шамана, обычно самый маленький и удалённый от жилых, вообще отсутствовал. Зато в центре деревни имелась башня повыше других, этажа в четыре, и с необычным блестящим узором по стенам.
– Это и есть святилище? – понял я.
Караван-вожатый кивнул.
Ну хоть что-то необычное…
Но всё же я ожидал увидеть действительно впечатляющее место, а не обычную деревню, где для Лунной Девы выстроили дом чуть больше размерами.
Мы стали спускаться в долину. Полдень – время, когда работа затихает, люди собираются на обед или отдых, так что меня не удивила пустынность улиц. Да и улиц-то в селе толком не было, местные предпочитали ставить свои дома наособицу, в отдалении друг от друга.
– Нам надо представиться кому-то? – спросил я караван-вожатого.
– Зачем? Лунная Дева знает о всех, кто придёт… – ответил Танильмо рассеянно.
– Могу я задать тебе вопрос?
Танильмо глянул на меня.
– Не надо спрашивать, я и так отвечу. Я спрошу о судьбе сына. Его караван задерживается уже на полгода.
Я кивнул. Уважительный повод.
Первых людей мы увидели, миновав ближайший дом. За ним, скрытые от нас поначалу, сидели кружком на низеньких табуретках девчонки – от совсем маленьких и до подростков. В центре на стуле сидела старая женщина. Она что-то рассказывала, но при нашем появлении замолчала. Все, от мала до велика, посмотрели на нас – без растерянности или удивления, даже без особого любопытства, просто как на что-то ожидаемое, заслуживающее лишь беглого взгляда. Одеты они были просто, как все горские женщины, – длинные платья, короткие овчинные полушубки, платки на головах.
– Мир вам, Лунные Девы былого и грядущего! – поприветствовал их Танильмо.
Старуха торжественно кивнула. Несколько девчонок захихикало.
Я отвернулся.
У старухи были молодые глаза.
По мере того как мы шли по деревне, приближаясь к святилищу, нам попадалось всё больше и больше женщин. В основном девчонки или совсем молодые девушки, но хватало и старух. Вот кого тут совсем не было – так это женщин средних лет и мужчин.
Вблизи святилище Лунной Девы выглядело поинтереснее, чем издали. Эта башня хоть и была построена тем же самым древним методом – чуть обтешем камни, сложим вместе и обмажем глиной, но камни тут обрабатывали тщательно, клали аккуратнее и стены снаружи выгладили глиной почти до ровной поверхности. Можно даже сказать, что оштукатурили, хотя обычно горцы таких вещей чурались.
А ещё в глину были впечатаны вещи, которые и давали тот самый, издали заметный блеск.
Чего тут только не было.
Маленькие флакончики, стеклянные, фарфоровые и каменные, из-под целебных настоев, масел и косметики; крошечные зеркальца – стеклянные, серебряные, стальные; жемчужные бусы и ожерелья, кольца – их было больше всего, были простые серебряные и латунные, которые родители дарят дочерям, были обручальные – с выгравированной руной любви, были дорогие кольца с драгоценными камнями; были монеты – опять же от нищенских медяков и до полновесных золотых, монеты всех стран и времён; были диадемы, ожерелья, подвески, серьги – всё то, что женщины придумали на себя вешать для красоты; были кинжалы с чеканными рукоятями и лезвиями из булатной стали; был как минимум один меч – недорогой, но, судя по виду, служивший хозяину верой и правдой; были крошечные портреты на эмали… Всё, что только могло пережить суровую погоду и представляло из себя ценность, можно было найти на стенах святилища.
– Обычай, – пояснил Танильмо то, что и так было понятно. – После приёма у Лунной Девы паломники оставляют какую-нибудь ценность. Но это не обязательно… Велд, идите первым.
Торговец кивнул. Снял меховую шапку и, отдав её сыну, открыл дверь святилища. Что-то тихо спросил, ему что-то ответили – и он зашёл внутрь.
– Уверен, что мне стоит идти? – спросила Мира.
– Да, – твёрдо сказал я. – Спроси её про нашего ребёнка. Придумай сама, что спросить.
Мира кивнула.
Мы топтались у дверей. Прошла мимо девушка с кувшином воды на плече, глянула мимолётно – и удалилась. Никакой охраны, никаких расспросов.
Впрочем, какая охрана и какие расспросы нужны здесь, в окружении множества волшебниц, видящих будущее и способных исцелять? Ведь исцеление, стоит лишь чуть-чуть поменять руну, становится причиной болезней и ран.
Торговец пробыл в святилище недолго. Я специально достал часы и засёк время – минутная стрелка сдвинулась на семь делений, и торговец вышел. Взволнованный и явно довольный, он с улыбкой кивнул нам, достал из кармана пару золотых монет – и пришлёпнул их к стене дома, потянувшись повыше. К моему удивлению, монеты прилипли к сухой штукатурке.
– Иди, – торговец подтолкнул к двери сына. – Не бойся. Она ждёт.
– Не маленький, – буркнул парень и исчез в дверях.
Мне было интересно, что именно парень хотел узнать. Но не настолько, конечно, чтобы задавать бестактные вопросы. Однако Велд подмигнул мне и шёпотом произнёс:
– Дела сердечные! Молодость, муки выбора…
Я был моложе, чем его сын. Но «дела сердечные» меня как-то мало волновали. Из того возраста, в котором влюбляются в одну-единственную, я шагнул в возраст, когда одну-единственную любовь берегут. И все «муки» благополучно пропустил.
Наверное, об этом можно было пожалеть. Но я не жалел.
Сын торговца вышел – его вопрос не занял много времени. Он был озадачен и даже смущён. От отца отмахнулся, достал из кармана золотое кольцо и впечатал в стену святилища. Лишь потом вместе с Велдом они отошли в сторону.
Следующим пошёл Танильмо. Я помнил о вопросе, который он хотел задать, и с тревогой следил за его лицом, когда землевед вышел. Но тот был успокоенным и расслабившимся – значит, с его сыном всё хорошо.
– Мира… – я коснулся её руки.
– Всё равно это глупость, – сказала она. Посмотрела на молчаливую девушку-топографа, застывшую с картой в руках.
– Я лишь рисую путь, – ответила та на незаданный вопрос. – Я не стану входить.
Мира кивнула.
