Лоутон отмахнулся от его вопроса.
– У меня ещё есть время досмотреть разыгравшуюся передо мной пьесу до конца. Редко встретишь людей, которые не жеманничают в твоём присутствии.
– Я слишком давно знаю Эбена, чтобы перед ним жеманничать, – ответила Джек.
– Ты никогда в жизни не жеманничала, – парировал Эбен.
Она обернулась, встретившись своими карими глазами с его зелёными.
– Справедливо. Может, поэтому я так и не вышла замуж.
Неужели она жеманничает перед этим идиотом-шотландцем, который крадёт её у Эбена?
Мысль о шотландце не давала покоя.
– Разве ты не должна отмечать сейчас праздник? С Фергюсом?
Он не собирался огрызаться, произнося это имя.
Хотя, нет, он сделал это умышленно. Присутствие Джек и остальных на его кухне причиняло боль и, казалось, возмездием. Покаянием за прошлые грехи и обещанием будущего без Джек в качестве наказания.
– Кто такой Фергюс? – спросил Лоутон таким тоном, словно присутствовал на чаепитии у викария, а не вторгался в чужое личное пространство.
– Жених Джек, – ответил Эбен.
Он не успел принять во внимание неодобрительное хмыканье тёти Джейн, потому как Лоутон озадаченно спросил:
– Джек?
– Это я. Жаклин, – уточнила Джек.
Не для Эбена. Эбен никогда не называл её Жаклин. Интересно, как этот пёс, Фергюс, её зовёт?
– Он шотландец, – сказал Эбен. – Завтра они отбывают, чтобы пожениться в его имении, в Шотландии.
Господи. Он не мог заставить себя замолчать. Что с ним творится?
– Мои поздравления, – обратился Лоутон к Джек.
Тётя Джейн снова хмыкнула.
– Ты что-то имеешь против? – спросила Джек у пожилой женщины, а потом кивнула Лоутону: – Спасибо.
Эбену захотелось кого-нибудь убить. Захотелось сбежать. Но он решил остаться, тем самым подвергая себя наказанию и боли. Он расположился за дальним концом стола, делая вид, что не заметил, как Джек поставила перед ним дымящуюся чашку шоколада. Изображая, что ему всё равно, он спросил:
– И что же? Где же этот идеальный шотландец?
– На пути сюда, – после паузы ответила она.
– Почему он всё ещё не здесь? Или, скорее, почему он всё ещё не у тебя дома?
Она пожала плечом.
– Он будет здесь к обеду.
– На его месте я бы поторопился. – Не следовало ему этого говорить. Слова сорвались с языка прежде, чем он успел закрыть рот.
Прежде чем успел предугадать, что они привлекут всё внимание Джек.
– Чтобы успеть понаблюдать, как я помешиваю сливовый соус?
"Чтобы не позволить мне перекинуть тебя через плечо и унести в постель".
Господи! Этого он не мог сказать вслух.
Эбен поднял чашку и отпил обжигающий шоколад в качестве наказания, которое он не желал признавать. Как будто этого было недостаточно, тётя Джейн подбросила дров в огонь:
– Но ты же ведь не он?
Эбен не мог вымолвить ни слова, и обожжённый язык не имел к этому никакого отношения. Обвинение в словах пожилой леди причинило боль похлеще, чем горячий шоколад.
– Тётя Джейн, – прошептала Джек, и ему это безумно не понравилось. Он возненавидел лёгкое осуждение в её словах. Возненавидел её порыв вмешаться и остановить тётю. Возненавидел тихий намёк на прошлое в её голосе.
Пожилая женщина одарила его долгим взглядом, а потом направилась к печи.
– Моё песочное печенье готово.
– Вы сделали печенье?
– Не для тебя, – отрезала тётя Джейн.
– Нет, для него, – ответила Джек. – Вчера вечером мы съели весь его запас.
– Оно должно предназначаться Фергюсу, – ответила пожилая женщина.
Этот идиот-шотландец может и сам раздобыть для себя песочное печенье.
– Но оно для его светлости.
Для его светлости. Господи. Она никогда так не называла Эбена. Ему захотелось перепрыгнуть через стол и заставить Джек взять слова обратно.
– Надеюсь ты уверена в своём желании отдать эту партию ему, – сказала тётя Джейн.
Джек вздохнула, и он узнал этот звук, ведь слышал его тысячу раз. Она была раздражена. Джек повернулась к плите и сняла крышку с другой кастрюли, на этот раз большего размера. От неё исходил великолепный манящий аромат. Эбен встал, подошёл вплотную к Джек, и заглянул внутрь.
– Пюре из пастернака.
– Твой любимый, – тихо сказала она. – Мне показалось, он должен быть на твоём рождественском столе.
Неужели Джек не забыла? Зачем готовить его сейчас, спустя дюжину лет разлуки? Зачем помнить, что он так сильно любит шоколад, что прячет его по всей кухне? Ответ был кристально ясен. Она так же хорошо помнила малейшие факты о нём, что и он о ней. Например, её любовь к патоке и малиновым пирожным.
А ещё он помнил вкус летних ягод на её губах, когда их целовал.
И тут Эбен понял, что уставился на её приоткрытый рот. Он оторвал от него взгляд, усилием воли заставляя себя посмотреть ей в глаза, но обнаружил, что Джек сосредоточила внимание на его губах.
Неужели она тоже помнила эти поцелуи?
– Рождественское проклятье, – прошептал он.
Она посмотрела ему в глаза.
– Что?
– Вот ты кто.
Она нахмурилась.
– Потому что занялась готовкой?
– Потому что вмешалась.
Она приподняла бровь.
– Ты был занят? Мне казалось, что ты проспал весь день...
– Это моё право.
– А я имею право приготовить праздничный обед.
Эта женщина приводила его в бешенство.
– Да, но только на своей чёртовой кухне!
Она пожала плечом, как будто они спорили о том как одеться по погоде, а не о вторжении в дом.
– Твоя лучше укомплектована.
Джек безумно раздражала.
Хотя, конечно, нет. Она была такой же, как и всегда: прыткой, остроумной, чертовски обаятельной и абсолютно невозмутимой.
Боже, как же он по ней соскучился.
Нет. Нет. Нельзя по ней скучать. Он не мог по ней скучать. Если он начнёт, то не сможет остановиться, и это, безусловно, его убьёт.
Достаточно уже того, что он никогда не переставал её любить.
Нужно отделаться от Джек. Поэтому он сделал первое, что пришло на ум. Начал отступление.
– В любом случае, это не имеет значения. – Он кивнул своему деловому партнёру. – Меня ждут на рождественском обеде вместе с Лоутоном.
Если бы его к ней так не тянуло, если бы на ней не было сосредоточено всё его внимание, он бы не заметил. Возможно, не обратил бы внимание на неприметную морщинку, появившуюся у неё на лбу. Почти неуловимое напряжение в уголках её губ. Лёгкое подрагивание подбородка.
Разочарование.
Должно быть, он ошибся. Она выходит замуж за Фергюса, идеального шотландца. Собирается уехать далеко на север, где земля была сурова, а речь неразборчива. Завтра она отбывает в путь. Джек не могла испытывать разочарование.
Вот только выглядело это именно так.
Всего на долю секунды разочарование промелькнуло на её лице, но потом Джек совладала с собой, и оно исчезло. А затем
