Она никогда его так не называла.
Джек ускользала от него. Тепло рассеивалось. Он поднял голову, чтобы отыскать её взгляд. Если только он сможет его поймать, возможно, она останется.
Тук-тук-тук.
У него не вышло. Он больше её не чувствовал. Она исчезла.
– Твою мать! – прорычал он, открыв глаза. Он стискивал в руках простыни, член был твёрже стали, голова и сердце пульсировали. Его переполняли ярость, отчаяние и какое-то опасное чувство, сродни безумию.
Никого нет.
– Господи, – прошептал он, яростно потирая лицо руками.
Он перекатился, сел, свесив голые ноги с кровати в прохладной комнате, и замер, наклонившись вперёд и обхватив руками пульсирующую голову. Два дня назад подавали ветчину. Наверняка, в кладовой осталось что-нибудь съестное. Естественно, это означало, что ему придётся выйти из спальни и спуститься вниз.
И рискнуть столкнуться с Джек.
Хотя, какая разница.
Их встреча для него не имела значения.
И даже если он и столкнётся с ней, то уже до этого дал ясно понять, что не заинтересован в будущих встречах. Сей факт он запомнил. Это произошло сразу после того, как выяснилось... что ей это непонятно.
Всё из-за того, что он вернулся к алкоголю.
Боже, как же холодно. Он застонал, поняв, что огонь в камине потух. В комнате стало не просто холодно, а морозно.
Рождество означало отсутствие слуг, а отсутствие слуг означало отсутствие пищи или обогрева, если только он сам не позаботится об этих вещах. Чем он и займётся, сразу же как комната перестанет вращаться.
Возможно, прохладный воздух успокоит головную боль. И пульсацию в члене.
Он поднялся на ноги, проклиная выбор, сделанный накануне ночью, и отчаянно нуждаясь, чтобы у него прояснились мысли, но, как подсказывал его двенадцатилетний рождественский опыт, произойдёт это не раньше чем часов через шесть. Его устраивало такое развитие событий, ведь Эбен планировал провести время наедине с бухгалтерскими книгами. Он добудет холодную еду и горячий напиток и проверит бухгалтерскую отчётность поместий, как поступал каждое двадцать пятое число каждого месяца. Декабрь не должен стать исключением.
Не важно, что сегодня Рождество.
И совершенно не имело значение, что Джек находилась по соседству.
Тук-тук-тук.
При этом звуке Олрид резко обернулся, отголоски сна теперь полностью исчезли. Его внимание переключилось на дверь спальни, в которую, казалось, ломился огромный зверь.
Хлоп-хлоп!
Скорее всего, вряд ли зверь, раз он умудрился взобраться по лестнице и колотить в дверь.
Вдруг это Джек.
Нет, не она. Он совершенно точно дал понять, что её не ждут. К тому же она бы стучать не стала. А просто зашла и залезла к нему в постель, как поступала сотни раз в прошлом.
Желание вернулось вновь, холоду было не под силу развеять мысли о ней в его постели.
Вот только, в этот раз Джек не стала бы забираться к нему в кровать. Теперь у неё есть жених. И у него без сомнения имеется своя собственная постель.
И будь Эбен проклят, если только одна мысль о ней в постели другого мужчины не заставляла его жаждать громить стены, только чтобы этого не допустить.
Хлоп! Хлоп!
– Проклятье! Хватит! – прокричал он, ненавидя звук собственного голоса, и то как он отдавался у него в голове, словно удары топора. Вдруг всё-таки за дверью зверь. И животное избавит его от страданий.
Дверь распахнулась.
– Выглядишь ужасно.
Оказалось, это не зверь. А Лоутон. Высокий, широкоплечий, гладко выбритый, безупречно одетый, всё в духе этого выпендрёжника. Сапоги начищены до блеска, замысловато повязанный галстук сверкал белизной на фоне тёмной кожи, малиновый с золотом жилет, без сомнения, указывал на праздничную дату.
– Что ты здесь делаешь?
– Ты забыл, что мой рабочий стол находится внизу? Прямо рядом с твоим?
– Я думал, ты собираешься отмечать праздник, – прорычал Олрид.
– Я тоже так думал, – ответил незваный гость, небрежно прислонившись к дверному косяку, – но я работаю почти так же усердно, как и ты, так что мне не с кем его отмечать.
Брат Чарльза Лоутона владел таверной в Мэрилебоне, где проводили вечера многие лондонские портовые рабочие. К брату прилагались прекрасная жена и двое сыновей, которые регулярно наводняли дом Олрида и шумно вились вокруг ног своего чересчур весёлого дядюшки.
Олрид сощурил глаза.
– Это ложь.
На лице Лоутона сверкнула улыбка.
– Джоан не хочет, чтобы ты оставался один в Рождество.
– Почему всех так беспокоит моё одиночество во время праздников?
– Всех?
Конечно же, он не собирался рассказывать Лоутону о визите Джек глубокой ночью. Его деловой партнёр превращался в кумушку на церковном чаепитии, когда дело касалось сплетен.
– Тебя.
– Мне плевать, где ты проводишь праздники. И, честно говоря, я думаю, что Джоан не столько беспокоится о тебе, сколько любит рассказывать своим друзьям о герцоге, который заходит на ужин. И ещё мальчикам нравится, когда в гости приходит "странный парень".
Олрид хмыкнул, игнорируя своеобразное удовольствие, которое доставили ему эти слова. Мальчики ещё были ничего. Большую часть времени они ему даже нравились в отличие от их дяди, который продолжал говорить, причиняя боль и без того раскалывающейся голове.
– Их симпатия по отношению к тебе вызывает недоумение, потому что в тебе нет ничего приятного, но они же дети и мало что соображают.
Олрид пропустил мимо ушей выпад в свою сторону.
– Ты зря пришёл. Надо было им сказать, что я занят.
– Сегодня Рождество, Олрид. Никто не занят.
– А я занят. Я работаю.
– Над чем? Как проспать часы напролёт, а потом пытаться не валиться с ног? – спросил Лоутон, заходя в комнату. – Здесь морозно. И воняет перегаром. – Он подошёл к окну и распахнул тяжёлые шторы. – Нужно открыть окно и проветрить тебя.
Олрид закрыл глаза и отвернулся от представшего его взору неба.
– Чёрт возьми, сейчас же декабрь. Почему солнце такое яркое?
Лоутон повернулся к нему.
– Снег идёт.
Он замер. Джек будет в восторге.
Нет. Нет времени думать о Джек. И его не интересовало, как она отреагирует на снегопад. Он прочистил горло.
– Тогда езжай к брату, ты не обрадуешься, если снег заставит тебя остаться здесь. Поскольку ты убедил меня отпустить слуг, мне нечем тебя накормить.
Лоутон бросил на него быстрый взгляд.
– Даже несмотря на тот факт, что я знаю, что кладовая забита едой, уверяю тебя, состояние, в котором ты сейчас находишься; голый, как младенец, и пропахший джином, не слишком-то располагает меня остаться.
Олрид потянулся за халатом.
– Это было виски.
Лоутон замер.
– Моё виски?
– Раз оно находилось в моём доме, то вопрос о его владельце спорный.
Деловой партнёр прищурился.
– Оно стояло на моём столе? – Когда Олрид, не ответив, облачился в халат, Лоутон издал звук отвращения. – Ты ведь даже не пьёшь, как
