Огонь в камине вдруг громко затрещал, принявшись за еще не тронутое полено. Ведьмачка упала на колени рядом с Волком, но встать ему самому не позволила. Усевшись сверху на Геральта, девушка дрожащими пальцами начала расшнуровывать тесемки на мужских штанах. Он внимательно смотрел на ее лицо, положив ладони на женские бедра, не совсем понимая, но принимая столь откровенный порыв посреди ночи.
- Трахни меня, - нервно попросила Ласточка, расправившись с тесемками и переведя взгляд на мужчину.
- Цири, что ты…
- Пожалуйста, - дрожа всем телом, повторила она, - ничего не говори. Просто трахни меня.
Несколько секунд бездействия и молчания показались девушке вечностью, которая тянулась бесконечно долго. Белый Волк упрямо смотрел ей в глаза, стараясь выкрасть хотя бы крупицу того, что заставило Цири повести себя подобным образом. Конечно, он больше не прикасался к ней после той ночи в «Хамелеоне», чего-то ждал, но не столь откровенного, хотя ведь именно за это он Ласточку так и любил. Она была темной, желанной, страстной. Не боялась жить. Не боялась любить.
За долю секунды ведьмак схватил девушку, прижал к себе и, перекатившись, оказался сверху, не прерывая зрительного контакта. Она тут же покорно расставила ноги, пока мужчина стягивал ненужные теперь штаны. Геральт нарочно придавил Цири своим телом, чтобы в момент проникновения в тепло женского лона, она не смогла извернуться и подстроить ситуацию под себя, чтобы не взяла верх над ритмом, чтобы подчинилась разыгравшемуся в мужчине желанию.
Девушка вскрикнула, почувствовав, как ведьмак пронзает ее лоно без предупреждения и ласки. Коротко. Громко. Почти сразу обняла Волка ногами за пояс. Но сам ведьмак не торопился, он упивался зрелищем распластанной на полу любимой женщины, с такой готовностью принимающей в себя его член. Ее тепло пьянило его, заволакивало в сладостный плен. И этот плен требовал насыщения, жаждал того, для чего явился.
Геральт не думал о приличиях секса, о церемониях, какими одаряют молодую женщину перед тем, как насладиться плотью. Его движения с самого начала были резкими и быстрыми. Цири орошала их временное гнездо стонами, прижимала к своему горячему телу мужчину, прикрывая глаза. Жар ее бешеного лона; объятия, заставляющие Волка оставаться в ней дольше, чем требовалось ему, но меньше, чем желала она; дрожащие ресницы, прикрывающие изумрудные омуты; алые губы, из которых вырывались стоны наслаждения; извивающееся тело, зовущее к себе чарующей тягой, - все это сводило Геральта с ума.
В опьяняющих порывах страсти, мужчина припадал губами к женской груди, скользил руками по бедрам, задерживался внутри лона девушки до предела, сколько позволяло крутившееся на искрах напряжения желание. Цири старалась не смотреть ему в глаза, не хотела, чтобы Белый Волк прочитал в них отголоски очередного сна. Она взлетала к бесконечным вершинам и плыла по просторам наслаждения с каждым движением ведьмака, откликалась на его прикосновения так, что у мужчины перехватывало дыхание, впивалась ногтями в его испещренную шрамами спину, распаляя его желание до безумия…
Тихое потрескивание дров в камине; сверчки, напевающие о том, как хорошо живется маленьким с крылышками; луна, обрамляющая «дом любви» в белоснежное, чарующее свечение; сухие кроны деревьев, раздуваемые прохладным ветром; женские стоны, переходящие в завораживающие крики безумного, темного экстаза. Ночь жила в своем измерении прекрасного даже здесь, на болотах.
Цири не позволила мужчине оставить ее теплое лоно, наслаждаясь горячностью семени, которое он оставил в ней. Белый Волк слегка придавил девушку тяжестью своего тела, медленно рисуя контуры на ее животе, плечах. Когда дело доходило до шеи, ее бархатную кожу ласкал его умелый язык, мягкие губы. Они лежали на ковре перед камином, обнявшись, утопая в объятиях друг друга, наслаждаясь тем временем, которое отвел им случай.
Через какое-то время Цири позволила ведьмаку покинуть ее, думая о том, что делают с ней сны, но он не ушел, лег рядом. Ласточка не сразу заметила, что Геральт смотрит на ее безобразный шрам на щеке. Она тут же поспешила прикрыть его пепельными волосами, почувствовав острый укол где-то внутри. Сама девушка давно привыкла к тому, что это безобразие уродует ее красоту, но вот Геральт…
- Не смотри на меня, - тихо попросила она, отворачиваясь от мужчины, кладя сложенные ладони под голову.
- Снова скажешь, что сама виновата? – спокойно спросил он, поддерживая голову согнутой рукой на весу.
- Но не ты же, - бросила она, даже не обернувшись. – Надо было лучше уворачиваться.
- Я должен был быть тогда с тобой, - тяжело вздохнул Волк, чувствуя, как с каждым словом Ласточка отдаляется от него. – Должен был быть рядом.
- Должен, - со злостью кинула девушка, - но не был. Помогал кому угодно, кроме меня, - вспылила Цири, рывком сев и прижав колени к груди. - Ты хоть искал? Или только развлекался с чародейкой из Ложи? – Она поймала его полный удивления взгляд. - Да, да, Трисс мне рассказала про Фрингилью.
- Это совсем другое, - коротко ответил мужчина, садясь на корточки. – Там, в Туссенте все было иначе…
- Да, - огрызнулась Ласточка. – Была зима, все дороги завалило снегом, а ты сидел с чародейкой и пил вино из лучших погребов. Лучше бы вообще тогда никуда не совался, - резко встав, крикнула ведьмачка, которую обида взяла за живое. – И здесь тебе тоже нечего делать. Пряха – мое дело. Поезжай обратно в свой Туссент или еще куда! Не желаю тебя видеть!
Цири говорила сгоряча, не подумав, но Белый Волк схватил девушку прежде, чем она успела сделать хоть шаг. Прижав спиной к своему торсу, захватил в свои объятия, сцепив непослушные женские руки на груди. Она вырывалась, но крепкая мужская хватка не давала ей убежать. Ведьмак склонился к уху Ласточки.
- Пряха – наше дело. Мы вместе его начали и вместе закончим вне зависимости от того, хочешь ты меня видеть или нет, - холодным тоном заговорил Геральт. – Час назад пела совсем другую песню.
- Отпусти, - чувствуя, как обмякает в мужских руках, попросила Ласточка.
- Нет, - прижав Цири к себе еще сильнее, ответил Волк. – Никогда, если вдруг снова начнешь выдумывать себе черт знает что. – Его голос стал вкрадчивым, тихим, гипнотизирующим. – То, что было у меня с Фрингильей, с Трисс и с кем-либо еще, осталось в прошлом. Тебе
