– Заметишь что-нибудь необычное – скажи.
– Да, господин.
Кэцу мялся снаружи. Я выглянул в дверь, прикрикнул на него, но это не помогло. Страх оказался сильнее желания получить награду. А и верно, зачем он мне в доме? Он-то внутри не был, что нового он сможет мне сказать?
– Покажи, откуда ты подглядывал.
С явным облегчением птицелов заспешил вокруг дома. Я последовал за ним, и вскоре Кэцу указал мне на приметную щель между досками. Присев на корточки, я заглянул внутрь. Да, действительно: видно бо̀льшую часть комнаты – и переминающегося с ноги на ноги Мигеру.
– Где лежала женщина? Где сидел мужчина?
Я уступил место птицелову. Тот приник к щели с опаской, словно ожидал увидеть призрака. И, похоже, увидел: вздрогнул и отшатнулся.
– Он… ваш слуга!
– Что – мой слуга?
– Он смотрит! Велите ему не смотреть, господин!
Действительно, глаза маски уставились прямо на меня.
– Мигеру, отвернись! Смотри в другую сторону.
Молча, с безразличием куклы, каонай повиновался.
– Там он сидел, – сообщил Кэцу, убедившись, что безликий отвернулся.
– Где – там?
– Там, где стоит ваш слуга. А женщина лежала на циновках. Там, куда ваш слуга сейчас смотрит. Прямо перед ним.
– Жди здесь.
Я вернулся в дом. Ещё раз осмотрел место, на которое указал птицелов. Здесь пол выскоблили даже тщательней, чем вокруг. Никаких следов.
– Идём, – окликнул я Мигеру. – И прихвати лопату.
Глава вторая
ТРИ СХВАТКИ ИЗ ПЯТИ
1
«Я осквернён! Осквернён!»
То, что мы искали, нашёл Кэцу.
Разделившись, мы двинулись от хижины лесорубов кругами, постепенно расширяя область поисков. Я пытался представить, как бы это увидел сокол, пролетая над нами. Не думаю, что сокол увидел бы всё именно так, но в моем разуме наши пути предстали как тройственный символ томоэ – «небо-человек-земля» – три капли, сходящиеся к центру круга. Почему сходящиеся? Мы же уходим всё дальше от хижины…
Я споткнулся о скользкий корень и едва не упал. Схватился за ствол старой сосны, ободрал ладонь о жёсткую бугристую кору. Прав сенсей Ясухиро, я слишком много думаю. Не тогда, когда надо. Не о том, о чем надо…
Впрочем, сенсей всегда оказывается прав.
Время от времени мы перекликивались, чтоб не потерять друг друга. Потом Кэцу заорал: «Нашёл, нашёл!» – и я поспешил на голос. Проломился сквозь заросли папоротника, оставляя за собой колышущийся, быстро затягивающийся след – как от лодки на воде. Чуть не свалился в неглубокую лощину, но удержался на ногах: оскальзываясь на размокшей глине, сбежал вниз, кое-как выбрался наружу. За пригорком стоял Кэцу, указывая на свежий холмик, присыпанный хвоей. Хвоя на холмике смотрелась неуместно. Ну да, вокруг на земле её не было. Прогалина, ближайшая сосна – шагах в десяти, не меньше.
Из кустов с треском выломился Мигеру с лопатой на плече. Глянул на холмик, воткнул лопату в землю и отошёл в сторону. Отвернулся.
– Копай.
Честно говоря, я и сам не знал, к кому обращаюсь. По большому счёту, какая мне разница, кто будет копать: Мигеру или Кэцу? Но уж точно не младший дознаватель Рэйден!
– Копать? Это вы мне, господин?
– Тебе, кому же ещё?
Я невольно помотал головой. Нет, я не ослышался: это сказал Мигеру! Тон, с каким безликий обратился к птицелову, исключал возражения, но Кэцу упорствовал:
– Я?! Почему я? У вас же есть слуга, господин! Пусть он…
На Мигеру птицелов старался не смотреть.
Я решил не вмешиваться. Кто возьмёт верх в словесном поединке? Нет, скорее в поединке характеров. Не будь Мигеру безликим, я бы не задумываясь поставил на него. А так, конечно… С другой стороны, низкое – ниже некуда! – положение не помешало моему каонай отделать под первое число шайку грабителей. Драки между слугой и птицеловом я, конечно, не допущу…
– Ты смеешь перечить господину?!
Голос Мигеру из-под маски звучал глухо, зловеще, как из колодца. Он не сулил бедняге птицелову ничего хорошего: точь-в-точь призрак из страшной сказки. Я готов был поклясться, что призраков Кэцу боится ещё больше, чем безликого.
– Господин! Господин! Прошу вас, скажите ему…
– Сказать – что? Чтоб ты взял лопату и копал? Господин тебе это уже сказал. Давай, за работу!
Кэцу поник, сделавшись похож на грустного воробья под дождём. Он молча побрёл к лопате. На миг мне даже стало жалко птицелова, но я себя одёрнул. Сам виноват! Не сумел переспорить каонай, презренного из презренных – теперь работай! Небось, руки не отвалятся. Но каков Мигеру, а? Надо приглядывать за ним, чтобы другим дерзить не начал. А то войдёт во вкус…
С влажным хрустом лопата входила в холмик, выворачивая наружу пласты мягкой, плохо утрамбованной земли. В земле извивались жирные дождевые черви. Когда от холмика ничего не осталось, Кэцу обернулся ко мне, просительно улыбаясь: «Может, хватит, господин?» Я покачал головой: «Нет, продолжай». Оскальзываясь, птицелов стал копать дальше. Это длилось недолго: лопата вскоре наткнулась на какое-то препятствие и застряла. Кэцу копнул слева, справа – нет, не идёт. Вновь покосившись на меня, он опустился на колени и принялся разгребать рыхлую землю руками.
– Тут что-то есть, господин! Что-то закопано!
– Что?
– В полотно завёрнуто. Да, полотно, жёлтое такое… А-а-а-а!
Вопя как резаный, птицелов опрокинулся на спину, резво откатился в сторону, подальше от разрытой ямы. Вскочив на ноги, он припустил прочь с быстротой зайца, преследуемого лисой.
Мигеру невозмутимо проводил его взглядом.
– Стой!
Птицелов не слышал.
– Да стой же, дурень!
Добежав до ближайших деревьев, птицелов остановился. Отчаянно приплясывая на месте, он плевался и отряхивался.
– Что там?
– Там… Там мертвец, господин! Я осквернён! Осквернён!
– Осквернён?
В голосе Мигеру звучало удивление.
– Чепуха, отмоешься! – крикнул я птицелову. – Очистишься, в храм сходишь.
– Да! Да! Буду целый день мыться! И в храм схожу, да!
– Вот и хорошо. А теперь вернись и закончи работу.
– Нет! Нет, господин! Я туда больше ни ногой! Ни рукой!
– Вернись сейчас же!
– Близко не подойду! Простите, господин! Я не могу! Да меня Шика в постель не пустит, если узнает!
– Так не говори ей!
– Не говорить? Шике?!
– Ну да!
– Вы правы, господин! Я не стану ей говорить! Ни словечка не скажу! Вот прямо ни единого!..
Кажется, Кэцу был до глубины души поражён этой новой для него идеей: ничего не говорить жене. Голос птицелова перешёл в невнятное бормотание, Кэцу вновь принялся остервенело чистить одежду и руки. К могиле он не вернётся, понял я. Даже за сотню золотых кобанов.
– Мигеру! Закончи то, что он начал.
Маска каонай повернулась в мою сторону. Мигеру пожал плечами и направился к разверстой могиле. Подходя к ней, он проделывал странный обряд: подносил ладонь ко лбу, к животу, к плечам по очереди, затем поцеловал собственные пальцы. При этом он бормотал себе под нос какие-то таинственные заклинания. Наверное, так варвары отгоняли злых
